Ловушка для Инквизитора
Шрифт:
– Что ж так слабо?
– усмехнулся Тристан. - Еще попытка?
– Рано смеешься над нами, рано! Ты не выдержишь, ты не одолеешь нас двоих! Мы сильнее тебя!
– Это вы рано празднуете свою победу!
– Мерзавец, как же я ненавижу тебя!
– не вынес и Эбигейл.
– Ты соблазнил мою женщину! Ту, что я хотел для себя! Считал своей!
– Она никогда не была твоей!
Хрустальный мост тревожно звенел, шпоры близнецов высекали из него искры.
Они кидались на Тристана, словно многорукое чудовище, порожденное мраком, но его быстрый меч поспевал за их оружием.
– Ты
– шипели и рычали они - порождения тьмы и зла, - но он упрямо сжимал губы и качал головой - нет, нет!
– и снова отвечал ударом на удар.
Меч и шпаги яростно звенели, высекая друг о друга искры, и нож Тристана кромсал темноту и черную магию, что растекалась то демонов-близнецов, как чернила спрута по морской воде. И демоны, отпугнутые свирепой силой инквизитора, отступали и яростно отбивались, напуганные сверканием его ножа.
Вероятно, близнецы бы одолели Тристана вдвоем, так ловко и умело дрались грешные братья. Но что-то мешало им; не раз и не два рвущиеся к телу Тристана шпаги близнецов зависали в воздухе, словно сжимающие их руки что-то останавливало, и братья-демоны едва не рыдали от досады, злобы и бессилья. Они бросались в атаку, нападали снова, и Тристан им отвечал злорадным смехом, понимая, что демоны слышат приказы призвавшей их Софи, и подчиняются им… но не до конца. Они сопротивлялись; но ее голос тянул их руки назад, подталкивал локти, и удары теряли точность, и братья вынуждены были уворачиваться и спасаться от атак Тристана.
«Софи, сколько же раз ты сейчас спасла меня от смерти!»
Очередной женский крик вдруг прозвучал особенно громко, молнией разорвав небо.
– Подчинись!
Голос ведьмы отчего-то показался Тристану совсем юным, властным и дерзким настолько, что он сам едва не припал благоговейно на колено, склонив голову.
Гневные, грязные бранные слова катались по небу раскатами грома, а Эбигейл, рыча и стеная, не в силах справиться со своими непослушными руками, отступил назад и, дрожа всем телом, как побитая собака, встал на колено, опустив шпагу. Он вынужден был подчиниться, хоть и рвался всем телом в бой, всей своей черной душой мечтая упиться живой кровью инквизитора. Но подчиняющее слово, словно путы, крепко и надежно повязало его, и он не мог и с места сдвинуться.
– Клянусь преисподней!
– проорал он, мучаясь и страдая.
– Клянусь преисподней, будет у меня хоть шанс, я перегрызу тебе глотку, святоша! Как же я ненавижу тебя! Как же я завидую тебе!
– У тебя не будет этого шанса.
Меч Тристана, словно огромная черная игла, сшивающая ткань бытия, пронзила тело демона, превратив его в стайку алых пепельных бабочек, и тот исчез, подхваченный порывом ветра.
Увидев гибель брата, Стир завопил от гнева и боли.
– Ты!
– орал он, трясясь от злобы.
– Ты посмел коснуться его! Ты посмел убить его!
– Я всего лишь отправил его домой, - возразил Тристан, переведя дух и откинув со взмокшего лба белую прядь.
– В ад. Хочешь к мамочке? Я могу это устроить. Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в объятьях самой уродливой и толстожопой дьяволицы с самыми громадными сиськами.
– Сволочь!
– выдохнул Стир.
– Ну, я покажу тебе!..
– Что-то еще, более увлекательное,
– Куклу, - ответил Стир с издевкой.
– У нее большие планы касательно тебя. И поверь мне: лучше прижиматься к сиськам демоницы!
Он взмахнул шпагой, но не затем, чтобы поразить Тристана.
Ее острием он выписал тайный знак, который никто не чертил уж давно, и открылся портал, сияющий тревожным светом.
– Помни, - произнес Стир, издеваясь.
– В конце пути всегда ловушка. И ты не первый, кого я туда усажу!
Подчиняющее слово снова пронеслось по небу, хлестнуло, словно хлыстом, своенравного демона по плечам, и он упал на колени с громким стоном наказанного раба.
Магия вязала его по рукам и ногам невидимыми путами, причиняя ему боль и страдания, он вопил, растопырив от боли пальцы рук, словно приросших к телу.
Но и Тристану приходилось несладко.
Портал чуял его; сверкая грозовым светом, он начал втягивать в себя воздух и тащить, тащить к себе упирающегося инквизитора. И Стир, глядя, как Тристан упирается, расхохотался, хотя по щекам его катились слезы.
– Сегодня мы оба познаем ад, каждый свой, - прокричал он, издеваясь, глядя, как сбитый порывом ветра с ног Тристан в отчаянии цепляется за корни деревьев и траву.
Но трава расплеталась, оставаясь в его ладонями мертвыми сухими стеблями, корни деревьев становились гладкими и мертвым, вытягиваясь в направлении к порталу, и Тристана тащило в призрачный свет, тащило, слепило и затягивало в ловушку…
***
Жюли, пострадавшая от лап негодного оборотня, кое-как привела себя в порядок.
Вместо разбитого фарфорового зада она привязала на место старый, деревянный, крашенный дешевой розовой краской. Конечно, магия сделала его живым и теплым телом. Но вместе с фарфором ее черты, е тело и лицо покинула и утонченная хрупкость. Жюли вдруг стала пошловато разукрашенной, приземистой, добротно и крепко скроенной, как прачка или торговка, с обширным круглым задом.
И вроде, это была та же самая прелестная Жюли, но что-то незримо изменилось в ней, и теперь всяк, глянув на нее, понял бы, что она всего лишь разодетая в модные тряпки дешевка.
Она рыдала и билась в истерике, она взяла нож и хотела с ним и с собаками идти за дочерью Тристана, из мести пару раз пырнуть маленькую мерзавку, но вдруг гром и звон привлек ее внимание.
С замиранием души пестрым колобком неуклюже скатилась она с лестницы, вульгарно раскорячив колени, и в ужасе увидела, что зеркало, за которым прежде маячил ее красный пленник, разбито, лавина зеркальных осколков покрыла пол и ковер, а самого человека в красной маске нет нигде.
Жюли и не думала идти искать его.
Вместо этого она ловко юркнула под диван, втиснувшись под него так удачно, будто была плоской, словно доска, и там затихла, сжимая в руках бесполезный нож.
Если б она была живым человеком, сердце ее колотилось бы быстро и часто, и, вероятно, ее враг, тот, кого она удерживала в ловушке так много лет, отыскал бы ее по звукам, что она издавала.
Но она была всего лишь кукла.
Ей не нужно бы даже дышать, и когда она услышала шаги, она сделала вид, что она - вещь, мертвая, обычная вещь, такая же, как и диван над ней.