Ловушка для Инквизитора
Шрифт:
Раньше она имела дело с мужчинами, но подчинялась им и делала то, что они ей велят. Сейчас, получив в свои руки власть над одним из них, она из всех сил старалась, чтобы они были равны, и чтобы он ни в коем случае не был выше нее. Никаких приказов. Только подчинение ее рукам.
– Почему ты молчишь?
– с тоской промолвила она.
– Если ты… примешь меня, я тебя освобожу. Я знаю, ты человек слова. Пообещай, что не причинишь мне зла, и я освобожу тебе руку. Одну. Чтобы ты мог меня обнять.
Тристан и тут промолчал, лишь упрямо и зло сжал губы.
–
– уже сердито и раздраженно крикнула Жюли.
– Мне это важно! Скажи что-нибудь!
Тристан перевел на нее взгляд ненавидящих глаз и его крепко сомкнутые губы разжались.
– Я никогда не буду твоим, - сказал он.
– Ни единой секунды. Это ведь ты послала убийц к моей жене?
– Их призвала твоя обожаемая Софи!
– заверещала Жюли, вцепившись в его одежду и терзая ее.
– Эта ведьма! Защищая своих фарфоровых уродцев!
– Когда погибла Изольда, кольцо было у тебя, - напомнил Тристан.
– И сердце ее… Вырезать у бедняжки сердце! Живой человек до этого не додумается, только пустоголовая бесчувственная кукла. Софи оно не было нужно. Это ты направляла убийц. Думаешь, после этого я смог бы - хотя бы по-дружески, - обнять тебя?..
– Но тебе было хорошо со мной!
– отчаянно верещала, как безумная, Жюли.
– Хорошо! И я не пустоголовая! Я все чувствую! Ты не знаешь, глупец, от чего отказываешь!
– От умелой куклы?
– нарочно зля ее, ответил Тристан насмешливо.
– Я была бы верна тебе!
– терзая его одежду, словно пытаясь вытряхнуть из Тристана его знаменитое упрямство, кричала Жюли.
– Верна! Как ни одна женщина в мире! Я могла бы измениться… я могла бы стать выше, тоньше, или ноги… хочешь, у меня будут длинные ноги? Я могу быть такой, какой ты хочешь! Любой!
– Ты не можешь быть уникальной и неповторимой, - ответил Тристан.
– Потому что сама не знаешь, какая ты, и какой хочешь быть. Я сказал - нет. Я не стану твоим. Я ведь не игрушка, в отличие от тебя. Я не стану покорно лежать в коробке.
Лицо Жюли исказилось до неузнаваемости, она ловко сползла с Тристана, отпрянула от хрустального алтаря, словно он был раскален докрасна.
– Тогда ты погибнешь, - выкрикнула она.
– Самой ужасной смертью! И твое сердце станет моим! Я вырежу его из твоей груди и заберу его себе! А ты - ты сгоришь, привязанный к этому камню!
– она подло захихикала, кинулась в комнату и вернулась, сжимая в руке крупный осколок лопнувшего зеркала.
– Я сейчас изрежу всю твою одежду, и оставлю тебя лежать тут голым! Встанет солнце, его лучи сфокусируются в хрустале вокруг тебя, и сожгут тебя! Ты ведь боишься солнца, чертов альбинос? Оно покроет твою белую кожу красными пузырями. Тебе будет больно, о-о-о, очень больно! А эту линзу я поверну так, чтобы она выжгла твои красные глаза! Ну, говори - подчинишься мне?!
Последние слова она выкрикнула с отчаянием, которое так не вязалось с угрозами, которые она выкрикивала, и Тристан только отвернулся от нее, зло скрипнув зубами и в очередной раз попробовав на прочность магические путы.
– Нет?!
– зловеще выкрикнула Жюли и решительно шагнула
Недрогнувшей жестокой рукой она повернула хрустальную линзу, что висела над Тристаном, и ослепительный поток света ударил прямо в его глаза.
Тристан зашипел, жмурясь, отвернул лицо, но света было много, он сверкал в белых волосах инквизитора, стирал темные тени морщин у зажмуренных глаз.
Белая кожа легко вспыхнула красным, солнце, от которого он когда-то прятался в прохладных коридорах королевского дворца, причинило Тристану боль. И Жюли это почувствовала так же ясно, как если б больно было ей.
– Не могу, - с изумлением прошептала она. С ее приклеенных пушистых ресниц покатились горошины прозрачных слез.
– Видит небо, я не могу тебя замучить!
С ревом она выронила свой грозный осколок зеркала, бросилась к Тристану, ладонями ухватила его голову за виски и покрыла все раскрасневшееся лицо частыми поцелуями. Он отворачивался и брезгливо морщился, а она рыдала и нежно целовала его неприятно изогнутые губы.
– Все равно ты мой!
– рыдала она, больно раненная его упрямством.
– Мой, мой! Сейчас ты мой!
Однако, разлука их была уже близка.
Она зловеще и торжественно гремела на хрустальном мосту; магия несла ее, и с последним поцелуем Жюли в клетке с хрустальным алтарем оказалась Софи, догнавшая своего Тристана.
Увидев, что происходит, услышав плач Жюли и ее просьбы, Софи впала в какой-то яростный раж.
– Ах ты, потаскуха деревянная, - прорычала она, налетев на Жюли.
– А ну, убери от него свои сосновые руки!
– Он мой, поняла, ты!..
– словно обезумевшая, заорала Жюли, ухватываясь за одежду Тристана, словно кошка, впившаяся я добычу.
– Я не отдам тебе его! Не отдам! Я скорее спалю его, но не отдам никому!
– Я тебе спалю, - зло прорычала Софи.
Она впилась в загривок кукле, ухватила ее за волосы и рывком стащила с Тристана, свалив ее на пол, словно куль с тряпьем.
Жюли заверещала, прижала руки к щекам. По ее фарфоровому лицу пробежали синие тени вен, на миг проступили зеленоватые пятна тления, черные тени залегли под глазами. Задыхающаяся в цепком захвате рук Софи кукла стала такая страшная, что Софи с испугом откинула ее прочь и посмотрела на свои руки, будто ожидала увидеть на них те же отметины дурной смерти.
Но ее руки были чисты; а страшные отметины, поразившие Жюли, были проявлением проклятья, которое навесил на ее шею Ричард. Оно действовало на Жюли потому, что магия Тристана оживила ее.
И Софи, поняв это, снова бросилась в бой.
Обеими руками она ухватила Жюли за лицо, словно желая ладоням стереть ее красоту, ее фарфоровую прозрачность кожи, ее яркие глаза. Жюли заверещала от боли, лиц ее позеленело и ссохлось, как у мумии. Она пыталась сопротивляться, отталкивала Софи обеими руками, но те тоже высыхали, темнели, превращаясь в сухие плети. И после непродолжительной борьбы Жюли совсем ссохлась, обессилела, а от сильного толчка - упала, и вдруг со звоном раскололась, раскрошилась на тысячу черепков и замолкла навсегда.