Ловушка для творца
Шрифт:
Похватав, сколько кто может унести, мы выбежали из-под крыши храма за ворота. Со стороны, противоположной той, откуда мы пришли, к нам приближалось множество вооруженных людей, часть которых освещала дорогу предусмотрительно захваченными факелами, которые горели непривычно ярко, почти белым светом.
Размышлять было некогда, и со всех ног мы рванули вдоль подножья лысого холма, надеясь уйти от погони, прежде чем они смогут нас перехватить. На подгибающихся от тяжести мешков ногах, наш отряд уже почти обогнул холм, когда на встречу выскочило полтора десятка биармийцев с шаманом
Но боги были на нашей стороне, и мы потеряли только двоих, а Сверр получил еще одну рану в плечо. Сегодня был явно не его день, но он держался, молча страдая, и неся на здоровом плече тяжелый неудобный мешок.
Золота, потерянного вместе с нашими убитыми людьми, было безумно жалко…
Но терять жизнь, нагрузившись добычей больше, чем можешь унести — глупо.
Так и бежали, петляя между многочисленных скал и разрывая одежду в клочья об колючие кусты, вдоль какого-то из притоков Вина, задыхаясь от бега и страстно желая одного, чтобы быстрее показалось место стоянки нашего кнорра.
Сколько продолжался наш бег, я не скажу, мне показалось — вечность…
Сверр, все-таки не добежал. Он упал, когда впереди уже показался плес, на который мы вытащили перед вылазкой наш кнорр. Вокруг большого, ярко горящего костра сидели почти все, кто не ходил с нами. Еще не добежав до берега Корк начал кричать, приказывая двоим из своих людей, забирать Сверра, а остальным сталкивать кнорр на воду.
Палуба мерно покачивалась в такт бьющей в правый борт волне. Мы неспешно отходили к середине реки, даже не поднимая паруса, течение все делало за нас. На берегу слышались крики и метались огни.
Мы лежали, не в силах подняться, жадно вдыхая обожженными легкими терпкий речной ветерок, блаженно улыбаясь перекошенными ртами.
Ушли!
Рядом лыбился Корк, сжимая и отпуская мою руку прямо через наручь, и что-то говорил-говорил на каком-то птичьем языке.
Дрынь — дзелынь, дрынь — дзелынь, дрынь — дзелынь…
Смартуотч настойчиво трезвонил, вибрируя и мягко пульсируя на моем запястье.
Я проснулся мокрым от пота и с ощущением совершенной разбитости. Болела каждая мышца.
Размышляя об увиденном во сне, медленно поплелся в душ.
После завтрака позвонил Дима. На снимках сделанных с монгольфьера он нашел нечто интересное.
— Представляешь! Сижу, пью кофе, снимки верчу на столе туда-сюда… А передо мной на мониторе карта Карелии в районе Водлозера открыта. Так вот! Весь комплекс Старой Залавруги, снятый сверху под определенным углом, как две капли воды — Водлозеро! С Куганаволоком и Канзанаволоком. А на месте трех Лешозер, три ямки, завязанные в единую хитрую систему с прочими, совершенно одинаковые, специально обмерил, видно камни стояли, да куда-то делись или кто-то дел. Ты понимаешь, что это значит? — энтузиазмом, звучащим в его голосе, можно было аккумуляторы заряжать.
— Пока не очень… — я не мог перестроиться, сон не шел из головы.
— Это значит, что там, на тех озерах, что-то есть. И об этом знает тот, кто эти камни забрал!
— Так может быть, их там уже лет двести как нет?
— Не похоже… Хотя следы и начали зарастать мхом, но ямы-то
— Ну и что ты собираешься дальше делать?
— Для начала, съездим на эти озера, осмотримся на месте. В этом году уже поздно поиски затевать. На следующий, подготовим экспедицию, и с богом, как говорится. А после озер я сам в Сортавалу смотаюсь, с Аксиньей побеседую… А ты сам-то как?
Я рассказал ему свой сон.
— Да-а… Интересный батон колбасы вырисовывается. Не буду утверждать, но вроде как не зря тебе это тематическое кино показывают. Просто направляют куда-то, по крайней мере, ощущение такое.
— Интересно, — не то слово. Таких ярких снов, просто не бывает! Хоть и верится с трудом, но и у меня другого объяснения, всем этим совпадениям нет, — подтвердил я его догадку.
— Если тебе вторую серию покажут, прозвонись, лады? — вот уж, шутник доморощенный.
— Ха! Ага, щас, заявку скину и покажут! Ладно, добро. Пока, юморист!
На том конце захрюкали и захекали. Смеется это он так.
Ближе к обеду, я поехал к Вере. В палату меня снова не пустили, и я около получаса смотрел, сквозь стеклянную стену, как мерно поднимается и опускается ее грудь под одеялом, вентилируемая искусственными легкими, мерцающими огоньками у кровати, и падают капли в капельнице. Ступор прошел, и я клял себя последними словами за упрямство, подбившее оставить ее без присмотра. Не попрись я в Карелию, нашел бы способ заставить Веру, хотя бы изредка покидать капсулу, и ничего бы с ней не случилось. Нет, я не сожалел о нашем разрыве, как оказалось, мы совершенно разные, и по-разному смотрим на одинаково простые вещи. Я клял себя за безответственность по отношению к не совсем чужому мне человеку. Точно так же я корил бы себя, будь на ее месте любой другой знакомый.
Я приходил еще несколько раз, но меня к Вере по-прежнему не пускали. Та же самая врачиха сообщила, что она не хочет меня видеть и разговаривать. Смартуотч Вера отключила и на сообщения не отвечала.
Так прошло две недели. За все это время я не видел ни одного сна. Каждый раз, ложась спать, проваливался в никуда и утром оттуда вываливался. Когда же пришел в больницу в крайний раз, дежурная на входе меня все-таки пропустила. Еще не доходя до палаты, я увидел, что стеклянная стена зашторена. Через небольшую щель в занавесках просматривалась пустая кровать. Странные они тут, все-таки. Зачем впустили, спрашивается? Чтобы я на покинутое помещение полюбовался?
Все та же врачиха, перескакивая с пятого на десятое, пряча глаза, сбивчиво рассказала мне, что Веру лечили правильно, соблюдали все предписания. А затем выписали, и она уехала, не оставив мне весточки. Забрал ее, мол, какой-то представительный мужчина на дорогом автомобиле. Лечили ее исключительно хорошо и если что-то пошло не так, то это не их вина. Ничего не понял. Ненавижу все эти финты ушами.
— Она может остаться инвалидом? — спросил прямо.
— Нет, ни в коем случае! Она полностью здорова! Небольшой отдых, пяток килограмм набрать и все! — заверила меня врач, по-прежнему глядя в сторону.