Ловушка для волшебников
Шрифт:
Папа обнаружился в кухне: вместе с Фифи и Катастрофой уплетал бутерброды с ореховым маслом.
При виде Громилы всех троих перекосило, а тот как ни в чем не бывало пригнул головенку, чтобы не задеть притолоку, и вдвинулся в кухню вслед за Говардом.
— Только этого нам не хватало! — вырвалось у папы.
А Фифи воскликнула:
— Громила вернулся, мистер Сайкс, он не отстает! Он теперь все время будет нас донимать, словно фамильное привидение?
Катастрофа ощерилась:
— Это все Говард виноват!
— Что за шум? — спросил
Шумели ударные инструменты — глухо, но отчетливо погромыхивали из-под груды одеял в прихожей.
— Весь день не замолкают, — со вздохом сообщил папа.
— Разберусь, — заверил его Громила и протопал в прихожую.
Говард помедлил, чтобы перехватить бутерброд, поэтому не успел увидеть, что Громила сделал с ударными. Когда Говард пришел, одеяла уже валялись в стороне, а Громила, уперев руки в боки, высился над безмолвной грудой инструментов, из которой во все стороны рассыпались носки и носовые платки.
Громила подмигнул Говарду и сообщил: — Торкиль.
— Что — Торкиль?
— Подстроил.
И Громила прошагал обратно в кухню. Там он встал подбоченясь и воззрился на папу точно так же, как минуту назад — на ударные.
— Молчите, дайте я сам отгадаю, — произнес папа. — Арчер недоволен, он сосчитал слова, и оказалось, что их всего тысяча девятьсот девяносто девять.
Громила, по обыкновению, осклабился и помотал головой.
— Две тыщи четыре, — ответил он.
— Ну да, я подумал, что последнюю фразу все-таки лучше закончить, — пояснил папа. — Маунтджой никогда не настаивал, чтобы было ровно две тысячи.
— И все? Больше ничего не говорил? — Громила запустил руку за пазуху своей кожаной куртки и извлек четыре сложенные странички машинописи, посеревшие, обтрепанные по краям и на сгибах. И сунул их через стол под нос папе — ручищи у Громилы были длинные. — Гляньте, что не так?
Папа развернул помятые страницы, бегло проглядел одну за другой.
— Вроде бы все в порядке, — подтвердил он. — Обычная моя ерунда. Старушки устроили бунт на Мукомольной улице. Не помню, что было в порции, которую не получил Арчер, но вся соль в том… — Он что-то сообразил и осекся. — Ах да, нельзя повторять прежний текст. Вот проклятье, и как же Арчер об этом узнал?
Папа посмотрел на Громилу, который кивал так, что голова плясала у него на плечах, словно маленький поплавок на больших волнах. И туповато ухмылялся во всю физиономию. Это вывело бы из себя кого хочешь, и Говард нисколечко не удивился, что папа вспылил.
— Пропади оно все пропадом! — Папа швырнул странички прямо на хлеб и банку с ореховым маслом. — Я ведь уже сдал слова за эти три месяца! Если какой-то остолоп из Городского совета их посеял, при чем тут я? Почему я должен забивать себе голову новой порцией чепухи только из-за того, что вы с Арчером изволите быть недовольны и требуете добавки? С какой стати я буду терпеть это безобразие и домогательства в собственном доме?
Папа бушевал долго, он побагровел и взъерошился. Фифи трепетала —
— И вообще, я больше Арчеру ни слова не напишу! — воскликнул папа. — Все, решено!
— Пап, а поругайся еще! — попросила Катастрофа. — У тебя так смешно живот прыгает, когда ты орешь!
— Я язык проглотил и зубами закусил, — ответил папа. — Возможно, на веки вечные. И живот мой больше прыгать не будет.
Фифи нерешительно хихикнула, а Громила прогудел:
— Арчер хочет другие две тыщи.
— Ну так он их не получит — обойдется! — объявил папа, скрестил руки на груди, точнее, над животом и уставился на Громилу.
Тот ответил столь же пристальным взглядом и предупредил:
— Пока не сделаете — не уйду.
— Тогда советую запастись раскладушкой и сменой одежды, — холодно произнес папа. — Вы тут застрянете надолго. Повторяю, я ни словечка не напишу.
— Почему? — спросил Громила.
Папа скрежетнул зубами, да так, что все услышали. Но ответил спокойно:
— Наверно, вы не уловили суть моих объяснений. Я против того, чтобы мной помыкали. И я занят работой над новой книгой.
Услышав про новую книгу, Говард с Катастрофой хором застонали.
Папа холодно посмотрел на них.
— А как иначе я заработаю всем вам на хлеб и ореховое масло? — поинтересовался он.
— Когда у тебя в работе новая книга, ты нас не замечаешь и чуть что — на шум ругаешься, — проворчал Говард.
— И ворчишь, и спишь наяву, и забываешь купить поесть, — присоединилась Катастрофа.
— Значит, привыкайте! — рявкнул папа. — А заодно привыкайте и к Громиле, потому что я намерен написать эту книгу, сколько бы он мне ни мешал.
И папа смерил Громилу вызывающим взглядом. В ответ Громила протопал к стулу, на котором сидел в первый раз, и опять уселся, плотно и основательно. Он вытянул длиннющие ноги, обутые в массивные ботинки, и мгновенно заполнил собой всю кухню. Затем вытащил нож и принялся чистить ногти, будто со вчерашнего дня не сходил с места.
— Располагайтесь как дома, — любезно сказал ему папа. — С годами мы, наверно, к вам привыкнем. — Тут его осенило, и он спросил Фифи: — Как вы думаете, за постоянно проживающего Громилу можно скостить налоги?
— Н-не знаю… — беспомощно выдавила Фифи. Она попятилась в прихожую и поманила за собой Говарда. За ними увязалась и любопытная Катастрофа — затаилась подслушивать в гостиной, но была обнаружена.
— Это ужасно, — прошептала не на шутку расстроенная Фифи. — А все я виновата. Когда ваш папа поручил мне доставить тот текст в Городской совет, я совсем закрутилась с делами и попросила Мейзи Поттер отнести его. Она как раз туда шла.