Ловушка Пандоры

Кузнецов Стас

— А ты что, гостей принимала? — спросил отец, бережно обнимая дочь, она казалась совсем крохотной в его здоровых ручищах.

— Ко мне Дима с Таней приходили, — кивнула Яра. — Сейчас все уберу.

— Уроки сделала? Ела сегодня? — строго спросила женщина, поправляя дочери хвостик.

— Сейчас сделаю, мне немного задали. Ела суп из холодильника.

Яра вырвалась из родительских рук, и быстро стала убирать посуду. Незаметно для всех кивнула Матфею на лестницу, мол, идите в мою комнату.

Когда-то здесь располагалась спальня Матфея, но сейчас в комнате не было ничего,

что напоминало бы об этом. Теперь эта была девочкОвая спальня на все сто процентов, хотя, к этим ста могла смело плюсоваться ещё единица: она складывалась из кучи мягких, розовых, плюшевых игрушек и чудовищного покрывала с обилием рюш на кукольной кровати.

— Немного чересчур, да? — оглядывая вслед за Матфеем спальню для барби, смущенно вздохнула Яра. — Папа считает, что так должна выглядеть комната девочки. Это его радует, и я терплю. Но когда-нибудь, наверное, придется сказать ему, что такая ваниль — это перебор.

— Ну, а у меня он всё по-спартански обставлял. Будь его воля, он бы и кровать на матрас заменил, — буркнул Матфей.

— Такой уж он, хочет, как лучше, но слишком увлекается.

— Яра, я могу завтра зайти, — вертя в руках розового слона, предложил Матфей.

— Нет, ты больше не придешь, — печально вздохнула девочка. — Мы увидимся лишь однажды.

— Это тебе голоса так сказали?

— Я понимаю, что тебе нужно идти, — игнорируя вопрос, отозвалась Яра и, наклонившись, достала из-под кровати коробку. — Вот тут у меня приготовленные для тебя подарки. Они вряд ли сильно уж помогут тебе, но, может быть, когда будет совсем худо, ты вспомнишь, что был любим, и тебе станет полегче.

Она достала из коробки часы. Точно такие же часы, какие когда-то дарил Матфею отец. Дорогущие, швейцарские, старинные. Они отцу достались от его отца. Семейная реликвия. Матфей сдал их в ломбард, когда понадобились деньги на лечение мамы.

Яра протянула часы Матфею. Он нерешительно взял их.

Нет, часы были не такие же — это были те самые часы, с маленькой царапиной возле циферблата и надписью: «От отца сыну».

— Откуда они у тебя? — удивленно спросил Матфей, не веря своим глазам.

— Отец никогда не бросал тебя, Матфей. Он знал, что вам нужны деньги, и знал, что от него ты ничего не возьмешь. Поэтому, когда ты сдал вещи в ломбард, он их выкупил. Он уговорил бригадира взять тебя на стройку. Он добавил к твоей зарплате половину, чтобы ты смог оплатить лечение мамы. Он никогда не оставлял тебя. Очень любил и скучал.

Яра протянула семейную фотографию, где девятилетний Матфей, щурясь на солнце, давит в камеру щербатую лыбу. Его обнимали, с одной стороны, красивая мама, с другой, радостный папка — счастливая семейка. Недолго им оставалось такими быть, тени еще не скользнули на их лица, но уже сгустились над головами.

Матфей молчал. Он понял, что если скажет сейчас хоть слово, то рискует разныться, а в кармане у него — Сидор. Поэтому он лишь смотрел то на фото, то на часы.

— А это вот от меня, — с этими словами Яра достала небольшую золотую подвеску в форме свастики. — На нее была огромная скидка, я уговорила маму купить. Мама долго

отговаривала меня, мол, это нацистская свастика — плохой знак. На самом деле это символ солнца. Свастика выглядит немного иначе. Зло никогда ничего не создавало, оно умеет только искажать созданное добром. Яра… — она ткнула пальцем в себя, — это солнце. Это тебе от меня оберег. Помни, что я тебя очень люблю.

Яра подошла к брату и повесила на шею оберег, обняла. Матфей обнял в ответ, и на душе сделалось тепло и легко. Он улыбнулся.

— Спасибо, Яра, — прошептал он. — Я тебя тоже люблю.

— Ключ в твоих чувствах. Я не смогу пойти с тобой, братик.

Они спустились в коридор. Из гостиной монотонно жужжали новости.

Матфей замедлился, краем уха расслышал репортаж. По телу пробежал холодок.

Он замер на пороге и вслушался в тревожный голос диктора.

— «Сегодня днем интернет взорвался очередными вирусными видеороликами. Уже на других площадках, таких как «инстаграм» и «вконтакте», молодые люди снова массово повторили сомнительный подвиг Константина Сидорова — произнеся монолог, направленный на разжигание ненависти, они публично совершили самоубийство. Сегодня власти приняли решение о полной блокировке интернета в стране.

Президент выступил с речью, призывая молодых людей быть осторожными и не поддаваться психологическому давлению оппозиционеров». [1]

— Сидор, ты слышишь?

— Да.

— Это уже идет. Как бы нам выстоять, — расстроено, обхватив себя руками, прошептала Яра. — Я в вас верю. Матфей, ты справишься.

Матфей и хотел бы признаться, что она заблуждается, что ничего от него не зависит и он не герой, что он не может никого спасти. Но не стал. Он не хотел ее разочаровывать, ее вера в него и в его силы была настолько воодушевляющей, светлой, что разрушить такую веру казалось преступлением. Поэтому он, обняв её на прощание, сказал:

— Не бойся, я не дам случиться ничему плохому. У тебя есть папа и мама, и я. Мы защитим тебя от любой беды, — войдя в роль старшего брата, заверил сестренку Матфей.

Но она так посмотрела на него, что ему стало неловко за свой напускной пафос.

— Чему случиться дано, то случится. Главное останови это. Ну, всё, идите!

— Пока, Яра, — хором попрощались Матфей и Сидор.

На улице стояла глубокая ночь. Матфей с Сидором сидели на крыше и смотрели на город. Огни рекламы, новогодняя подсветка и редкие желтоглазые окна домов не давали звездам шанса быть увиденными.

— Она чудная, боюсь, ей будет непросто, — заметил Сидор.

Матфей держал его на открытой ладони, от чего рука замерзла и затекла.

— Жаль, что меня рядом не было и не будет, чтобы помогать ей. Ты прав, Сидор. Сестренка — это круто.

— Особенно, если она верит, что ты мессия, — хихикнул Сидор.

— А вот это мне совсем не понравилось, — возразил Матфей.

Устав держать Сидора на открытой ладони, Матфей осторожно сунул его обратно в карман, но так, чтобы часть шарика выглядывала наружу. Сидор не возражал: лишь спросил: