Ловушка
Шрифт:
Вечер не принёс никаких новостей. Фионе об утреннем визите гонца ничего известно не было. Рыбка ушла отдыхать, пообещав, что попробует разузнать о нём у служанок.
Наташа, приоткрыв ставню, всматривалась в ночное непроницаемое затянутое низкими облаками небо. Ни звёздочки, ни яркой вспышки. До дрожи мрачно и тоскливо. И только вдалеке над угадывающимися горными вершинами Шварцвальда сквозь бархатную черноту пробивался тусклый тёмно-синий рассеянный свет. Поднимающийся ветер задувал в щель, вызывая озноб. Бросив последний взгляд в сторону гор, вспомнила,
В покое Манфреда пахло мёдом. Девушка прошла к окну, освещая комнату с этого ракурса.
Здесь всё было, как месяц назад. Застеленное ложе. На столике блеснул медью кубок. Вспомнилась Хельга и всё связанное с лечением фон Россена. Каждая вещь на своём месте. Защемило сердце. Призналась себе, что успела привыкнуть к мысли, что у неё есть родной отец. Пусть не всегда справедливый, но… Он хотел, как лучше. Он признал её. И в последний момент передумал продавать. Всё бы наладилось, если бы…
Казалось, что с тех пор прошла вечность. Был человек, и нет его. Так и с ней — была и нет. Как точно кто-то выразился: «Нет человека — нет проблем».
Сейчас она не кралась по стеночке. Вооружённая фонариком, с подправленным макияжем и распущенными волосами, прямиком направилась в апартаменты Эрмелинды. Осторожно открыла дверь. Она же Привидение, значит, шуметь нельзя. Всё должно быть тихо и плавно, как в замедленной киносъёмке. На тот случай, если сестра проснётся и увидит ночную гостью. Зачем пугать, затем задыхаться от душераздирающего вопля и метаться в поисках выхода, зная, что в коридоре столкнёшься с экономкой и прислугой? Лаской можно добиться большего. Например, признания во всех смертных грехах. Возможно, её сестра — жертва. Наташа поверит только неопровержимым доказательствам.
Малолетка лежала на боку спиной к пфальцграфине. Сегодня она не станет её тревожить, её цель — сумочка, смартфон и ложка.
Луч света, пробежавшись по обстановке, остановился на дамском аксессуаре. Рядом лежал кошель, который носила Эрмелинда на поясе. Прибора и гаджета в нём не нашлось. Ложку могли продать. А телефон? Бесшумно передвигаясь, высыпала десяток серебряных монет на пол у окна, выкладывая крест, возвращая кошель на место. Всё, больше здесь делать нечего. А нет, есть! Вместо утраченной ложки, прихватила брошь матери, помещая в сумку. Экспроприация показалась справедливой.
Зайдя в свою комнату, поставила свечи на окно, как было в тот день. Сумочка, расчёска, украшения заняли свои места. Остановившись у столика и глядя на пустой кувшин, в котором когда-то стояли розы, задумалась.
Прихватив пустое ведро, подсвечивая фонариком под ноги, спустилась на первый этаж.
Тишина настраивала на раздумья и расслабляла.
Кухня. Потянула за ручку дверь. От пронзительного протяжного скрипа поморщилась.
У обеденного стола в сорочке до пят и огромным платком на плечах, простоволосая, со свечой в руке, на неё уставилась… Гретель… Подсвеченная сзади затухающим огнём из камина, её фигура выглядела угрожающе
Наташа замерла. Луч света фонарика, взвившись к потолку, упал к ногам кухарки. Задёргался.
Плошка со свечой в руках Маргарет заходила ходуном. Так перед последним глотком взбалтывают на дне кружки остатки вожделенного напитка. На вытянувшемся лице блестели огромные глаза, при жизни бывшими маленькими и невыразительными.
Девушка наклонила голову набок, склоняясь к мысли, что пора дать стрекача. Только вот ноги совсем не слушались, а онемевшие пальцы мёртвой хваткой вцепились в дужку ведра, которое дёргалось в руке не хуже плошки поварихи.
— С-супчика х-хотите, х-хозяйка? — Хриплый свистящий голос женщины походил на симптомы больного ларингитом. У лица застыла свободная рука со сложенными горстью пальцами.
Почему бы нет? Пфальцграфиня засипела, придя к выводу, что сама от страха потеряла голос. В горле вибрировала болезненная сухость. Ничего не оставалось, как с готовностью кивнуть.
— М-молочного… С-с-к-клёцками… — Гретель глотнула воздуха, икнув, почувствовав, как по ногам заструилось тепло: — П-помню. — Всхлипнула, пятясь. — Н-не с-сбежит-т… С-с вещам-ми-и… — На последнем звуке закатила глаза, заваливаясь в сторону стола. Зацепив скамью и выронив плошку, сползла на пол.
Грохот вывел незадачливое Привидение из ступора.
Бросив ведро и кинувшись к стряпухе, прощупала на шее пульс. «Нет, такую крупную женщину так просто не убьёшь», — облегчённо выдохнула. А от супчика, в самом деле, она бы не отказалась.
По-шустрому отлив в ведро воды, задержалась у стоящего в углу веника. Надёргала из него веток, торопливо обмыв в миске с водой. Оглядываясь на приходящую в себя кухарку, поспешила в свой покой.
Присев на край кровати, переводила дух, успокаивая разгулявшуюся фантазию, где та подсовывала ей картинки двух обездвиженных тел на полу кухни и поимку пфальцграфини-самозванки. Сердце всё ещё беспокойно трепетало от пережитого волнения, руки подрагивали. Наташа не предполагала, что пребывать в роли живого трупа не так-то просто, как казалось. Кто кого из них напугался больше — Привидение Маргарет или наоборот?
— Не-ет, — застонала вполголоса, приходя в себя.
Больше испытать подобного стресса она не хотела.
Затолкав в кувшин импровизированный букет, поколдовав над ним и осветив со всех сторон, экибаной осталась довольна.
Глава 35
Хорошо, что комната, где теперь обитала Наташа, находилась в самом конце коридора и при этом плотно закрывалась. Но и при такой изоляции, раскаты едва сдерживаемого смеха, пробивались сквозь запертые двери.
Пфальцграфиня, зажав рот ладонью, слушала рассказ Фионы. Сдавленно хрюкая и сгибаясь от колик, хлопала рукой по подоконнику, на котором стоял кувшин с молочным супом и лежала пара ватрушек.
— Это ещё не всё, — Рыбка давилась словами. — Маргарет теперь боится каждого шороха. Перепугала нас до смерти, подняв на ноги среди ночи. Думаете, кто вам суп варил?
— Кто?
— Я и Лисбет.
Больше из прислуги никто в замке не ночевал. Писарь с управляющим находились в отъезде.