Лоза Шерена

Алмазная Анна

Арман верил. Потому что больше верить было некому.

И теперь, под хлопьями снега, страх кузнеца уже не раздражал. Даже на раздражение нужны силы. А сил не было. Было лишь усталое отупение.

– За что ты его?
– Ар отобрал у кузнеца топор и посмотрел на юношу, почти мальчишку, что свернулся калачиком у дровни.

Заморыш. Откуда только взялся? Одет в рванье, волосы спутаны, слиплись. И воняет от него кровью, да навозом.

– Дык...
– замялся Зара.
– Пришлый он. Вор, в сенях

ховался. Кто тебя, тварь, туда пустил?

– Я не вор, - прошипел звереныш, с трудом разлепив разбитые в кровь губы.
– Я не вор, верьте, архан.

– Верю, - согласился Арман, улыбаясь.

Ему вдруг захотелось спасти пришлось, а почему - Арман и сам не знал. Может, просто нравилось ему смотреть на побагровевшего кузнеца, нравилось, как трясся верзила, хоть Арман на голову и ниже, да и в плечах гораздо уже.

Дрожишь?

Вот и мальчишка дрожит. А все равно упрямо ползет по талому снегу к коленям, обнимает их и молит:

– Пощади, архан!

– А чего б не пощадить, пощажу, - усмехается Арман, не замечая, как грязный мальчишка испачкал дорогой плащ. И все так же не спуская взгляда с красневшего все более кузнеца.
– К приказчику его сведи. Прикажи вымыть и к домашним слугам приставить.

– Ох, архан, верьте мне, - начинает ныть кузнец.
– Не стоит он того. Без добра вас оставит...

– А ты мне не перечь!
– отрезает Арман, любуясь реакцией рожанина: жирное лица мужчины идет пятнами, и он вновь сжимается от страха:

– Слушаюсь, мой архан... Как скажете.

Ар бросает последний взгляд на мальчишку, да смущается, когда карие глаза вспыхивают благодарностью. Преданностью.

И нет во взгляде пришлого даже капли страха. Но Арман знал - пока нет. Все они поначалу Арманом восхищаются, а потом, наслушавшись слухов, начинают ненавидеть.

Странные то были времена. Медленно прошла зима, унесла несколько рожан. Но миловал, прошел мимо обычный для последних лет голод.

Незаметно пролетела весна, ранняя в этом году, теплая, лаская. Пришло и лето. Знойное, испепеляющее, но щедрое на дожди, прошлось оно по полям, заставляя пожелтеть богатую в этом году ниву.

Мальчишка, или Нар, за это время округлился, утихло в его глазах отчаяние, пришло ему на смену холодное, уверенное в себе спокойствие и обожание... Мальчик обожал своего архана. К концу лета мало что осталось в нем от грязной жертвы кузнеца, а Ар постепенно привык к нетребовательному, но частенько полезному слуге. И, что самое главное, к тому, кто не спешил исчезать.

Исчезновения слуг были головной болью Армана и нерешенной загадкой. А узнать причину нельзя - стоило кого спросить, как тот замыкался, начинал дрожать, заикаться и что-то бормотать о приказе архана. Не Армана, естественно, а опекуна.

Зачем

Эдлаю понадобилось играть в тайны, Арман не знал. Он вообще мало что знал об опекуне, больно редко появлялся тот в поместье. Но воспитанника не забывал - окружал невидимой заботой, то и дело отправлял в поместье гонцов: они привозили приказы дозорным, забирали списки необходимых покупок, присылали новых учителей.

Последних Арман не любил. И не всегда понимал, к чему мучить себя бесконечными уроками магического боя, верховой езды, танцев, чередующихся с лекциями по математике, тактике, истории, медицине, словосложения, и прочей ерунды.

Учителя сменяли один другого, наука давалась Арману легко, почти играючи, и к пятнадцати годам он вырос сильным, ловким и разумным. Гораздо более разумным, чем требовалось для управления небольшим поместьем.

Потому и ожидал пятнадцатилетия Арман с нетерпением. Знал он, что в этот день придет письмо от повелителя Кассии, знал, что решится его судьба, и надеялся покинуть захолустье, окунуться в настоящий мир, полный славы, приключений. А ждать осталось недолго - всего один день.

Но время тянулось, растягивалось, и к вечеру Арман, сам того не заметив, оказался на балконе, не зная, чем бы себя занять и скрасить ожидание.

Медленно заходило летнее солнце. Окрасился парк в розовато-желтые оттенки, обострились запахи. Опустился на душу покой...

Но и его нарушили тихие шаги и покашливание.

– Травяного отвара, мой архан?
– спросил Нар.

Арман усмехнулся - отвара? Завтра, в это же время, он отведает настоящего вина. Завтра.

Травяной отвар горчил и отдавал мятой. Бросив взгляд поверх нефритовой чаши, Арман заметил въезжающих в парк двух всадников и сразу же подумал о стоявшем за его спиной слуге:

– Старайся не попадаться на глаза опекуну, - предупредил он Нара, вспомнив о давнем недовольстве Эдлая.

Письмо от опекуна пришло через лунный цикл после появления рожанина, а в письме - выговор. Неразумно брать в дом чужого, не к добру верить незнакомцу. И будет лучше показать его жрецу родов: "Обещай, что покажешь!
– настаивал Эдлай.
– Это важно, мой мальчик!"

Арман честно хотел показать. Он даже посадил Нара за собой на лошадь и отвез в старый храм родов. Но возле самых дверей, уже спешившись, он посмотрел на мальчишку и спросил себя - зачем? Зачем Эдлаю надо показывать слугу жрецам? Чтобы отдать Нара законному владельцу, архану? Тому самому, чья плеть навсегда оставила следы на плечах мальчишки?

Арман в первый раз ослушался. И в первый раз солгал - отписался, что к жрецу мальчишку водил, но жрец ничего особенного в нем не нашел. Не мог он больше отказаться от преданного слуги, от его спокойных глаз, от лишенного страха взгляда.