Ложь грешника
Шрифт:
Глава 19
Прошло три недели с тех пор, как я разговаривала с Гейбом. Я видела его. Он каждую ночь забирается ко мне в постель, и я тут же оказываюсь в его объятиях. Ни один из нас не произносит ни слова. Мы просто… ложимся спать. Вот и все. Просто спим. Никакого секса. Никаких разговоров. Только сон.
Пока мы не разговаривали. До определенного момента. И я никогда не буду подталкивать его говорить о том, о чем он не готов говорить. Я подожду.
Чего я не понимаю, так это отсутствия секса. В смысле, у нас ведь он действительно хорош. Большую часть наших отношений мы просто занимались сексом. Все эти свидания и то, что мы единственные друг у друга — что-то новенькое. Но секс? Для нас это как вторая натура.
Или может, я позволила себе расслабиться и пристрастилась к его члену, и все эти мысли о том, что сейчас у меня его нет, доводят меня до белого каления. А может, это моя дурная голова говорит мне, что если мы займемся сексом, то найдем способ вернуться друг к другу. Вернуться к тому, что было раньше.
Я понимаю, насколько глупа эта теория, и что я не должна полагаться на секс, чтобы решить любые проблемы в наших отношениях. Я также понимаю, что мне не следует использовать секс как инструмент общения, но это отчасти так. Когда мы близки, я чувствую связь иного рода. И, честно говоря, мне нужна эта связь прямо сейчас. Она мне необходима.
Вот почему сегодня вечером, когда он заходит в мою спальню, я еще не сплю. А сажусь на кровати. Включаю прикроватную лампу, и его шаги замедляются. Его глаза путешествуют по всему моему телу, после чего останавливаются на моем лице.
— Что случилось? Почему ты не спишь? — спрашивает он.
— Что случилось? — Смеюсь я. Мы не разговаривали друг с другом неделю, и он спрашивает меня, что случилось? — Гейб, что мы здесь делаем? Ты пробираешься в мою квартиру — в мою постель — каждую ночь. Засыпаешь, а потом сбегаешь до того, как я просыпаюсь утром.
— Хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он. Надо заметить, что он говорит это, снимая ботинки. Этот человек не намерен уходить.
— Мы оба знаем, что нет.
— Так, в чем проблема?
— Как долго это будет продолжаться? Ты не разговариваешь, не трахаешь меня, — спрашиваю я его.
— Так вот в чем дело? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Дейзи?
— Да. Нет, то есть я хочу. Но нет, дело не в этом. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, Гейб. Хочу исправить то, что сломано.
— Ты солгала мне. Я спросил тебя, что за гребаные шрамы на твоем теле, и ты, блять, солгала мне. О чем еще ты лгала?
— Мои шрамы — это мое личное, Гейб. Это часть меня. Ты не должен о них ничего знать. Что бы со мной ни случилось, это в прошлом, и я бы хотела, чтобы оно осталось именно там. Я исцелилась. И не позволю себе стать такой жертвой, которая никогда не оправится. Я солгала тебе, потому что мне легче сделать это, чем рассказать кому-либо правду. И, давай посмотрим правде в глаза, я не единственная в этих отношениях,
Глаза Гейба пронизывают меня насквозь. Он что-то ищет. Что? Понятия не имею.
— Я никогда тебе не лгал, — наконец говорит он после того, как, кажется, целых десять минут внимательно изучает каждую мою черточку.
— Ты все время лжешь мне. Умолчание правды — это все равно ложь. Каждый раз, когда ты говоришь, что это семейное дело. Или это не то, о чем тебе стоит беспокоиться. Так ты лжешь мне. А как насчет того, что ты мне ничего не рассказываешь? Это тоже ложь. И что бы ты ни делал для семьи. — Я использую кавычки, которые показываю пальцами. — Потому что я понятия не имею, чем ты на самом деле занимаешься. Я понимаю, что это не мое дело. И меня это устраивает, но давай не будем притворяться, что ты не врешь мне каждый чертов день, Гейб.
— Это другое. То, о чем я тебе не рассказываю, Дейзи.… Блять, в половине случаев я и сам не хочу об этом знать. Поверь, ничего хорошего в этом нет. Это дерьмо отвратительное. Полный пиздец. И я не буду тем, кто вдалбливает тебе в голову подобные образы того дерьма, которое мне приходится видеть каждый гребаный день. Я не рассказываю тебе, потому что пытаюсь защитить тебя от попадания в мир, в котором живу. От того, чтобы ты последовала за мной прямиком в гребаный ад. Потому что тебе там не место.
— Уверена, для этого уже слишком поздно. Потому что, видишь ли, я уже влюбилась в тебя. И выхода нет. Я не смогла бы влюбиться в тебя сильнее, даже если бы попыталась. Что касается того, чтобы последовать за тобой в ад, то это мой выбор. А не твой. Если ты настаиваешь на том, чтобы отправиться туда, то угадай, что? Дьяволу, возможно, следует убедиться, что у него наготове простыни из египетского хлопка для меня, потому что есть две вещи, по поводу которых я не стану вести переговоры. Первая — быть с тобой. И вторая — качество моих простыней.
— Ты влюбилась в меня? — Гейб стягивает рубашку через голову.
— Ты же знаешь, что да.
— Вообще-то я этого не знаю, потому что ты никогда этого не говорила. Так скажи это, Дейзи.
— Что сказать?
— Что ты любишь меня. Скажи это, — настаивает он.
У меня в горле встает комок.
— Я только что сказала.
Не знаю, что в этих трех словах такого, но они пугают меня до чертиков. Любить кого-то так сильно, как я люблю этого человека, — значит, дать ему право причинять мне боль. Дать ему власть надо мной и моими эмоциями. А именно этого я избегала всю свою жизнь.
— Нет, не говорила. Скажи это, — повторяет он, забираясь на кровать и устраиваясь на мне сверху. Положив свои ноги по бокам от моих, он нависает надо мной.
Я сглатываю.
— Я люблю тебя, — шепчу я так тихо, что сама едва слышу это. Но Гейб слышит меня. Улыбка — чертовски красивая улыбка — озаряет его лицо. И впервые в неделю, он выглядит… счастливым.
— Я тоже тебя люблю. — Гейб слегка прижимается своими губами к моим. Я наклоняюсь к нему ближе, желая большего, нуждаясь в большем, но он отстраняется слишком быстро. Обе его руки обхватывают мои щеки. — Никогда больше не лги мне, Дейзи.