Ложь моего монстра
Шрифт:
Я снова и снова шепчу слова и плачу, пока не начинаю видеть его затуманенным зрением.
— Сэр...
Когда я поднимаю голову на голос медсестры, я использую рукав куртки, чтобы вытереть глаза. Я предполагаю, что они, вероятно, налиты кровью и покраснели, так как она внимательно вглядывается в моё лицо, прежде чем продолжить:
— У вас посетители снаружи.
Наверное, полиция.
Бросив последний взгляд на Кирилла, я поглаживаю стекло, как будто лаская его лицо, а затем выхожу из отделения интенсивной терапии.
В
Моя бабушка — невысокая женщина с квадратным лицом и седыми волосами, собранными в жёсткий пучок. Её морщины образуют карту десятилетий, прожитых ею на этой земле. Она одета в консервативное серое платье длиной до колен с массивной золотой брошью на груди. Дополняют образ ожерелье, браслет и фамильное кольцо. О, и трость, которой она постукивает по полу.
Я всегда знала, что моя бабушка предпочитала больше, моих кузенов и брата, чем меня. Но это первый раз, когда она смотрит на меня с чистым презрением.
— Мама... — мой дядя пытается оттащить её назад, но она отталкивает его и снова ударяет тростью об пол.
— Как ты смеешь препятствовать нашей мести этой гнилой семье? — спрашивает она с чрезвычайно аристократическим русским акцентом, так же говорила я до того, как пошла в армию, но должна была от него избавится.
Мои плечи опускаются, так же, как и всегда, когда она меня ругает. Я всегда пыталась добиться бабушкиного одобрения, но никогда не получала его, из-за чего мне не хватает уверенности всякий раз, когда я нахожусь перед ней.
Трость с золотой лентой и вороньей головой в её морщинистой руке была проклятием моего существования. Я, чаще всего, ощущала эту трость на своём теле, когда росла.
Иногда достаточно даже того, что она просто постукивает ею по земле, чтобы я начинала нервничать и бояться.
Я дважды сглатываю, прежде чем могу заговорить.
— Кирилл не имеет никакого отношения к нашей мести.
Трость со свистом взмывает в воздух, прежде чем врезаться мне в бок, я вздрагиваю, но не отступаю.
— Так ты теперь переходишь на другую сторону?
— Нет. Но я никому не позволю убить его.
— Ты так защищаешь его! Интересно, как он отреагирует, если узнает, что ты Иванова, — она высокомерно «задирает нос» кверху. — Он и его отец сделали все, что было в их силах, чтобы уничтожить нас. Ты думаешь он легкомысленно отнесётся к выжившим и тому, что они знают?
— Он не такой, — и я уверена в том, что говорю. Кирилл может быть безжалостным, но он заботится о Карине и Анне. Он не причинил бы вреда детям, независимо от цели или ситуации.
— Саша, — начинает мой дядя. — Ты отрицаешь очевидные вещи, и это будет угрозой не только для твоей жизни, но и для нашей.
— Нет, — слово выходит слишком грубым и гортанным, и определённо не так, как я обычно разговариваю с двумя самыми уважаемыми членами моей семьи.
— Что ты только что сказала? — недоверчиво спрашивает бабушка.
— Я сказала «нет». У вас нет доказательств. Кроме того, дядя, разве ты не говорил, что тот, кто заказал убийство, был высокопоставленным военным? Разве я не для того поступила на службу, чтобы найти его?
— Тот, кто выполнил заказ, был военным, — говорит дядя. — В то время я не знал его имени, но после смерти Романа я узнал из надёжных источников, что им был генерал Абрам Кузьмин. Но вот в чем дело. Прежде чем я смог добраться до него, он был найден таинственно убитым на улицах Москвы вскоре после того, как Кирилл стал главой семьи Морозовых. Как ты думаешь, это совпадение, что единственный свидетель деяний Романа был убит после его смерти? Единственный, кто мог заказать это убийство – Кирилл. У Романа нет причин скрывать информацию, если он сам мёртв. Однако его сын делает все возможное, чтобы замести следы.
Мой разум вот-вот взорвётся от наплыва информации, но я все равно качаю головой.
— Он ничего не выиграет от устранения свидетеля убийства, когда он думает, что вся семья была убита, а это значит, что твой источник ненадёжен. Ты не знаешь Кирилла, но я знаю. Он не из тех, кто делает что-либо, если нет какой-то выгоды.
— Как ты смеешь защищать его перед мной, нелепый ребёнок!
— Прости, но я не позволю тебе причинить ему вред, бабушка.
— Иди, делай своё дело, Альберт, — она бьёт меня тростью с другой стороны и толкает. — Отойди с дороги.
Впервые в жизни я хватаюсь за её трость. Моя рука дрожит, но я поднимаю подбородок и продолжаю стоять прямо.
— Я сказала «нет»!
— Саша, не стоит усложнять ещё больше ситуацию, — говорит дядя.
— Если ты хочешь убить Кирилла, тебе придётся сначала убить меня.
— Саша!
— Александра! — визжит бабушка, вырывая свою трость из моих пальцев и стуча ею по земле. — Я должна была догадаться, что девчонка ни на что не годна. Ты влюбилась в этого монстра, не так ли?
— Н-нет, — я прочищаю горло. — Он спас меня, и я отказываюсь предавать его.
— Если ты не уйдёшь с дороги, — предупреждает она. — Попомни мои слова, Александра Иванова, я отрекусь от тебя.
Я делаю паузу, мои пальцы дрожат, а сердце колотится так громко, что я слышу его у себя в ушах. Пот выступает на моих висках и над верхней губой, когда я смотрю на свою бабушку.
Мысль о том, что я чужая для своей семьи, разрывает мне грудь, но не больше, чем мысль о потере Кирилла.
Так что я стою и не двигаясь.
— Саша, — умоляет дядя, но я качаю головой.