Ложь

Краснов Петр Николаевич

Она жила изо дня в день. По вечерам, оставшись одна, она много читала, писала письма отцу, составляла пространное письмо-дневник Курту. На ее письма отцу не было ответов. Письмо Курту она пошлет после. Курт не знает ее Нью-Йоркского адреса. Никто из ее берлинских друзей не знает, что она в Америке, она не писала об этом и тете Маше. Курт не ответил Лизе на ее письмо из Парижа… Лиза гордая, пусть напишет ей в Париж, ей перешлют письмо, а там будет видно, пошлет ли она свой дневник, где все полно нежной любви к любимому…

XXII

В

мастерской работали до поздней ночи. Заканчивали платье для какой-то очень важной особы. Примерку делали на Лизе. Она и повезет платье сейчас же, ночью. Заказчица два раза звонила по телефону. Ей нужно ехать на бал.

– Готовы, что ли? – сказала Сара. – Вы, Лиза, приберитесь хорошенько, вам там придется раздеться, снять пальто и примерять платье. Захватите с собою булавки и нитки с иголками, может быть, подшить что-нибудь придется…

– Где уж мне еще там шить?.. Одиннадцатый час! Я с ног валюсь от усталости, – недовольным голосом сказала Лиза.

– Ш-шшшь!.. Такой заказ! Вы сами, Лиза, почувствуете, какой это заказ. Вот, возьмите немного денег: туда берите такси, назад вернетесь в субвее…

Блистающий огнями, то потухающими, то разгорающимися, пестрыми и точно живыми, Нью-Йорк был сказочно красив. Лиза любовалась им через окно каретки, мчавшей ее по незнакомым улицам. Высокие, ярко освещенные вывесками и рекламами, небоскребы точно таяли розовыми вершинами в темном небе.

Бежали, мчались по мягкому снегу автомобили, и их черная суета по улицам волновала Лизу:

«Куда, зачем они мчались?.. Кто сидит в них?.. Куда едет?.. Что совершается во всех этих домах?..».

Дух захватывало от сознания бьющейся кругом жизни миллионов людских существ.

Times-street, улица театров, кинематографов, кабаков и баров, дорогих ресторанов; такси промчалось по ней и свернуло в темную, тесную уличку. Карета остановилась. Шофер привычным жестом потянулся назад, открыл дверцу.

По лифту, Лиза поднялась на сороковой этаж. По-прежнему замирало сердце и захватывало дыхание у нее от быстрого полета машины. Лиза вошла в ярко освещенный коридор и отыскала указанный номер.

Толстый, пузатый, с короткими ногами американец, тот самый, еврей Самуил, которого видела Лиза сидящим на рабочем стол в мастерской у мисс Эдит, когда ее посылали в первый день ее работы у Сары Брухман, открыл двери.

– Мистрисс Кодрингам?.. – испуганно, с сильно бьющимся сердцем, спросила Лиза.

Самуил осклабился.

– Мистрисс Кодрингам, – ответил он, пропустил Лизу в прихожую и тщательно запер двери.

Лиза, с картонкой в руках, прошла в маленький салон:

– Мистрисс Кодрингам? – еще раз, уже настойчивей, сказала Лиза.

– О, да, – сказал пузатый человек, – пожалуйте сюда… Вас ожидают… Лиза пошла дальше.

Спальня, и не женская спальня. Небрежно постланная широкая постель, круглый стол и на нем бутылки, графины, холодное мясо, апельсины, бананы, ананас… Самуил принял из рук Лизы картонку

с платьем.

– Я давно вас ожидаю, мисс, – сказал он, пристально глядя через очки строгими и жадными глазами. – Садитесь, снимайте ваше пальто… Да и платье лучше бы снять… Давайте, выпьем для начала, что-нибудь… Вы умеете составлять коктейли?..

– О! Нет!.. Нет, что вы!?

– Это целое искусство. И такая девочка, как вы, должна уметь это делать… Мужчины это любят… Я вам дам урок… И бесплатно…

– Я вижу, что я ошиблась адресом, – сказала Лиза, и взяла картонку. Самуил перегородил Лизе дорогу к двери:

– А, нет, милая девочка, – сказал он с холодной жестокостью, – ничуть вы не ошиблись. Сара Брухман вас именно ко мне и послала. Я купил вас, милая девочка, и на сегодня вы – моя, а там дальше это уже будет от вас зависеть, как пойдет у нас дело…

Глаза Лизы налились ужасом. Она выронила картонку из рук:

– Ка-ак!? – душным криком вырвалось из ее горла. Самуил стоял против нее и говорил спокойно:

– Будем благоразумны, милая девочка. Оценим положение. Что вы можете предпринять, вы, русская беженка? Без прав, без Родины, без паспорта?.. Идите жаловаться: вас в двадцать четыре секунды посадят и тюрьму за беспаспортность… Поднимете шум. Вы не знаете силу Брухман и Нью-Йоркского еврейства. Советую вам быть просто благоразумной. Я вам не нравлюсь; очень может быть. Верю и этому. Но факт есть факт. Тут есть несколько бутылок, а у меня найдется и кокаин, а под ним и сам дьявол покажется вам ангелом…

– Пустите меня, – прохрипела Лиза и подалась к двери.

Самуил схватил Лизу за руки:

– Оставьте ваш характер, – говорил он, крепко держа Лизины руки. – Я повторяю вам: я вас купил. За вас заплачено Саре. Я и вам что-нибудь подарю. То платье, что вы принесли, – ваше… Мы поедем потом танцевать… Ваша игра кончена, вам остается смириться, сесть со мною за стол и пировать: ночь наша…

Лиза плечом навалилась на насильника и старалась оттеснить его от двери. Самуил был сильнее Лизы, но Лиза была ловче и гибче американца, и между ними началась безмолвная борьба.

Тяжелое, отвратительное, вонючее дыхание отравляло Лизу; у нее темнело в глазах. Лиза видела, как сквозь стекла очков загорались страстью глаза Самуила, и поняла, что пропала. Силы оставили ее. Самуил воспользовался этим и повлек ее к постели. Но Лиза сейчас же овладела собою. Берлинские уроки спорта помогли ей. Она подставила подножку Самуилу, и оба они тяжело рухнули на пол…

Самуил лежал на Лизе и, крепко сжимая ее руки и прижимая их к полу, слюнявым ртом покрывал Лизины щеки жадными, страстными поцелуями. Лиза теряла сознание. Ее сопротивление слабло, и этим воспользовался Самуил и на мгновение отпустил руку Лизы. Как стальная пружина, ощутив и себе внезапный приток сил, Лиза выскользнула из-под Самуила, вскочила на ноги, впилась зубами в руку насильника и заставила освободить себя. Она кинулась к двери.