Ложь
Шрифт:
Но, как уйти?.. На обнаженном мече и Библии клялся он. Если изменить этой клятве, душа предается вечному проклятию, а тело – смерти…
Душа предается вечному проклятию… Но, ведь, это ложь… Ложь!.. Души же нет! Есть только тело, а тело?..
– Мак-бенах!..
IV
Эти бессонные ночи истомили и иссушили Акантова. Это была тяжелая болезнь духа. Акантов сказал доктору Баклагину о бессоннице, но утаил о ее причинах.
– Гуляйте больше… Принимайте бром… Ваши годы… Прошлое недоедание и переутомление сказываются. Что вам? За шестьдесят?..
– Нет, еще нет шестидесяти.
– Да, конечно, что и говорить: не жизнь, а существование… Стареем поэтому рано… Ходите из банка пешком. Теперь весна. Так хорошо в Париже…
Акантов
Москва…
Москва жила. Ясный, приятный голос толково рассказывал о музыканте Григе, о значении его произведений, о силе его таланта, об обаянии его музыки, о том, что нет концерта, где не исполняли бы романсов Грига… Как бы вскользь, но значительно, спикер отметил «демократичность» Грига. Композитор, дескать, восставал против процесса Бейлиса, и отказался написать кантату для коронации…
«Ложь», – думал Акантов. Какое могло быть дело Григу до Бейлиса [86] , и кто и какую коронационную кантату мог ему поручить?.. Все – ложь… Это были большевики…
86
Действительно, норвежский композитор Эдвард Григ (1843 – 1907) физически не мог выступать против процесса Бейлиса, поскольку сам процесс начался через несколько лет после смерти композитора, осенью 1913 г. (само убийство имело место в 1911 г.). Суд над хасидом Менахемом Менделем Бейлисом, обвиненным в ритуальном убийстве 12-летнего Андрея Ющинского, окончился оправданием Бейлиса. При этом, процесс имел широкий общественный резонанс, сопровождался массированной антисемитской кампанией, и, с другой стороны, многочисленными протестами всероссийского и мирового масштаба. Последнее роднит суд над Бейлисом с известным процессом Дрейфуса (1894 – 1906), французского офицера еврейского происхождения, обвиненного в шпионаже и, в конечном итоге, также оправданного. В этом случае, Э. Григ действительно выступил противником обвинения и даже отменил в знак протеста свой концерт в Париже. – Примеч. ред.
Женский голос, под аккомпанемент фортепиано, пел песню Сольвейг. Оркестр сыграл отрывки из «Пера Гюнта». Танец Анитры и «Смерть Азы». Это была Москва.
В ней уживались как-то большевистская ложь с русской правдой.
Там расстреливали, убивали и пытали людей, и там же смеялись, танцевали, слушали доклады о музыке, и наслаждались произведениями великих композиторов.
Акантов досиживал до того времени, когда звонили в радио Кремлевские колокола, и неясно и глухо бурчал мрачный «Интернационал».
Тогда он ложился спать, усталый от далекой прогулки, от впечатлений услышанного по радио, от волнений, мыслей, и засыпал.
И снова: «Сссс!», и тихий, настойчивый голос: «Мак-бенах!»…
В раскаленном мозгу повторялись слова масонской клятвы:
«Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов, доктрины и обычаев франкмасонства и хранить о них вечное молчание. Обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем ни для рассказа, ни для письма, ни для печати, или всякого другого изображения, и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, до сожгут его потом и развеют пепел
Думал Акантов:
«Мы присягали Государю… Где наша присяга?.. Государь о нас всех сказал в страшные февральские дни 1917-го года: “Везде измена, подлость и предательство”… Господь справедлив, и все то, что испытывает там русский народ, и что тут испытываем мы, в томлении нашего изгнания – все это кара за нашу измену, за нашу подлость и предательство…! И сколько лет еще мы должны нести эту Божью кару?.. Нет, надо смело уйти из ложи… Пусть казнят; это – лучше мучений совести…».
В ночных мыслях писал письмо отказа, отвозил масонские знаки и эмблемы Галганову но, наступало утро, и Акантов молча, угрюмо собирался на службу, и шел, ничего не решив, ничего не придумав, и ощущая в себе холодную, липкую трусость, какой никогда не было в нем в часы самых кровопролитнейших боев…
V
Так прошло лето, и наступила осень.
Акантов ожидал к себе наставников. Осенний день был пасмурный и хмурый. Было тепло, пахло дождем. Платаны бульваров покрылись розовато-белыми пятнами облезлой коры. Их листва порозовела. Дубы, липы и тополи стояли еще густые, нарядные, зеленые и мощные. Над Сеной клубились туманы. Город шумел над рекой, а на воде было притаенно тихо. Природа ждала осеннего разгрома.
Акантову было томительно скучно, и, как всегда в такие часы раздумья и тоски, вспоминал Лизу, и жалел, что тогда, поддавшись впечатлению безысходности своей бедности, согласился отпустить ее с Февралевыми в Америку.
В шестом часу вечера к Акантову пришли Галганов и Пижурин. Оба были особенно торжественны. Недоставало только передников на животах, Галганов и шофер внесли Пижурина в комнату Акантова и усадили в кресло… Молча обменялись рукопожатиями левых рук.
Пижурин блеснул стеклами своих телескопических очков и сказал Галганову:
– Дорогой брат, прошу доложить о нашем постановлении относительно брата Акантова.
Галганов, сидевший на сомье, нагнулся к Акантову и заговорил быстрым свистящим шепотом и так невнятно и тихо, что Акантов не все мог разобрать:
– Настало время вашей работы. Во главе Русского Обще-Воинского Союза должны стать новые, более молодые и гибкие люди. Генерал Миллер [87] стар. Он впадает в дряхлость. Его энергия и подвижность обманчивы…
– Это неправда, – сказал Акантов.
Галганов точно не слышал. Он продолжал:
– У нас готова смена. Мы выдвигаем молодежь… Наш кандидат…
– Это ничтожество.
– А как вы сами его вчера чествовали!.. Слышали, какие были речи!.. Суворову равный!.. Ничтожества?.. Но разве мы вам не объясняли, что это и есть наша задача: повсюду ставить ничтожества на ответственные посты… Когда наверху продажная тряпка, нами возвеличенная и раздутая, тогда правим мы, масоны!..
87
Евгений Карлович Миллер (1867 – 1939), генерал-лейтенант, руководитель Белого движения на Севере России (1919 – 1920), в эмиграции – председатель Русского Обще-Воинского Союза (с 1930 г.). 22 сентября 1937 г. был похищен агентами НКВД и вывезен из Парижа в Москву. Целью операции было продвижение на пост председателя РОВС агента НКВД генерала Н. Скоблина, который принял активное участие в организации похищения, заманив Миллера на встречу с сотрудниками НКВД, действовавшими под видом немецких дипломатов. Расстрелян во внутренней тюрьме НКВД 11 мая 1939 г. – Примеч. ред.
– А не большевики ли?..
– Брат Акантов, не говорите глупости, – строго прохрипел со своего места Пижурин. – Вам говорят о деле…
Снова жужжал в ухо Акантову, как надоедливый комар, Галганов:
– У вас, Егор Иванович, большой авторитет… Незапятнанное имя. Как вы скажете, так оно и будет. Офицеры вас послушаются…
– Но… Он – пьяница…
– Рубаха-парень… Отличный товарищ… Такие нам и нужны: добрые малые, председатели офицерских пирушек. Помните, что «Руси веселие есть пити»… Вы проведете это и вы скажете, что…