Ложь
Шрифт:
Иван Михайлович Калинников, редактор газеты «Русь» в Софии. Ярый враг народной власти советов. Убит в Софии 24 июля 1924 года.
Карк, эстонский министр путей сообщения во время попытки коммунистического переворота в Эстонии, расстрелян по приказу нашего главного политического управления, так называемого ГПУ, 1 декабря 1924 года.
Коста Георгиев, болгарский генерал, убит на людной улице в Софии 14 апреля 1925 года.
Мы взорвали, ибо сочли это нужным, кафедральный собор в Софии, где было 210 офицеров и горожан убито и 600 ранено. Устроил это 16 апреля 1926 года наш тогдашний агент в Болгарии Димитров, теперь
Украинский деятель Петлюра убит в Париже нашим агентом Шалемом Шварцбартом 25 мая 1926 года. Шварцбарт свободно возвратился в Союз…
Иосиф Трайковский, польский гражданин, убит нами в Варшавском советском посольстве 2 сентября 1927 года.
Полковник Ктиторов, бывший начальник штаба генерала Сахарова, схвачен в Северном Китае, доставлен в советское консульство, оттуда в Хабаровск, и там, 28 марта 1928 года, после жесточайших пыток, расстрелян.
Петр Врангель, генерал, последний Главнокомандующий Русских армий, 25 мая 1928 года умер в Брюсселе… Мы берем и его смерть на свой учет, потому что она нам была нужна.
Генерал Кутепов, похищен нашими агентами в Париже 26 января 1930 года, доставлен в наш Союз и здесь убит.
Рамишвили, грузинский министр внутренних дел, 7 декабря 1930 года убит в предместье Парижа.
Иоанн Поммер, архиепископ Рижский и Лифляндский, убит ночью 12 октября 1934 года в своем доме в Лифляндии нашими агентами. Дом его сожжен.
Димитрий Навашин, бывший наш заведующий торговыми делами, изменивший нам, 25 января 1937 года убит в Париже, в Булонском лесу, на глазах у прохожих.
Троцкист Нин арестован нашими агентами в Барселоне, доставлен в Мадрид и потом в Алкала де Хенарес, в августе 1937 года, убит.
Игнатий Рейс, бывший наш агент, отказавшийся вернуться в Союз, и бежавший сначала в Голландию, а потом в Швейцарию, убит недавно в Лозанне. Устроившая это убийство, наша служащая, Лидия Грозовская, находится в полной безопасности в Париже, в советском посольстве.
Наконец, генерал Евгений Карлович Миллер, похищен нами в Париже, 22 сентября этого года…
– Как видите, список не маленький. Я называю вам только более видных людей, нами устраненных… Те демократические государства, где мы расправлялись со своими врагами: Болгария, Латвия, Польша, Китай, Бельгия, Испанская республика, Швейцария и Франция, молчат. Никто не арестован. Мы нигде не имели ни малейшей неприятности, нигде не вызывали наших полпредов для кислых разговоров в министерстве иностранных дел, нигде нас не заставляли заплатить хотя бы небольшую денежную пеню в пользу вдов или родственников нами уничтоженных людей. Мы давим врагов нашей партии Ленина – Сталина, шпионов, интервентов и диверсантов в чужих странах так же спокойно, как давит окопный солдат вшей, въевшихся в швы его мундира… Мы делаем это легко и просто. Я говорю вам это, гражданин Акантов, чтобы показать вам, что отказ ваш ответить нам всю правду, ни к чему не поведет и никого не спасет. Я говорю с вами по душам, как человек с человеком, и я советую вам во всем признаться и все мне рассказать.
– Мне не в чем признаться.
– Подождите, гражданин Акантов… Ваше полное признание даст вам, если и не сразу свободу, то, во всяком случае, смягчение наказания, возможность впоследствии загладить вашу вину, даже, может быть, возможность служить великому делу освобождения народов
– Я не знаю и не чувствую за собой никакой вины перед Родиной.
– Вы лжете, гражданин Акантов, вы ненавидели Советский Союз и в своих речах на банкетах и праздниках вы проповедовали непримиримую вражду к партии большевиков. Что же? Не было этого?..
Акантов молчал. Наконец, он тихо сказал:
– Моя Родина – Россия. Не Советский Союз.
– Прекрасно-с. Это вопрос идеологический. Но, согласитесь, гражданин Акантов, что уже одной этой вашей, так открыто высказанной, ненависти и непримиримости, вполне достаточно для вашего осуждения.
– Да, мы были врагами…
– Советская власть уничтожает своих врагов, где бы они ни находились. Она не мягкотела и не сентиментальна. Мы родились в крови революции и гражданской войны, и мы выковали в себе железную волю и решимость. Итак, вы признали, что вы были нашим врагом. Нам нужно не только ваше признание, но и ваше полное раскаяние. Вы должны нам назвать тех наших врагов, кто, подло забравшись к нам, готовил нам крушение.
– Я таковых не знаю.
– Извольте, я подскажу вам. Не мечтали вы, и даже вслух о том говорили, что вам желательно поражение нашей Красной армии в возможной войне с внешним врагом, не готовили исподволь, пользуясь гостеприимством иностранных держав, своей Белой армии? Не собирали вы своих стрелков и не говорили им, что война не кончена, что вы должны победить большевиков и изгнать их из России? Не проповедовали вы мирового еврейского погрома, не мечтали вы, путем интервенции, уничтожить счастье советских народов, раскрепощенных и нашедших настоящую свободу и счастливую жизнь под мудрым управлением нашего великого, гениального вождя народов Сталина?.. Вы молчите… Вы думали, что, укрывшись за спину иностранной полиции, вы можете все позволить себе. Вы должны же понять, что все то, что я вам перечислил, уже само по себе заключает тягчайшую вину перед Союзом трудящихся, Вас ожидает высшая мера наказания, но, как человек, прежде чем коммунист, я вам советую облегчить это наказание чистосердечным признанием и откровенными ответами на вопросы, которые я вам поставлю. Вы приезжали осенью 1935-го года в Берлин?
– Да, приезжал.
– Зачем вы туда ездили?
– Я ездил, чтобы взять мою дочь и отвезти ее в Париж, где хотел устроить ее на работу.
– Это был повод. Вы отлично знали, что ваша дочь взрослая и хорошо образованная гражданка, и что она могла просто выехать к вам по вашему письму. Тратить для этого ваши деньги и время, которых у вас было более чем недостаточно, было не нужно.
– Вы правы. Я как-то не подумал об этом. Мне так хотелось увидеть мою дочь.
– Вы очень ее любите? Акантов пожал плечами:
– Странный вопрос. Я вдовец. Она единственная моя дочь…
– Ну, так имейте в виду, что ваша дочь здесь. И от вас будет зависеть избавить ее от самых лютых мучений.
– Но… Этого не может быть!.. Моя дочь… В Америке!..
– А что, гражданин, вы думаете, что Америка не в нашей власти?..
Лампа на столе у следователя нестерпимо резала глаза Акантову. Кровь стучала в виски. Покрасневший, было, при словах следователя, Акантов стал опять смертельно бледным. Он был близок к обмороку, и с трудом понимал то, что совершенно спокойно говорил ему следователь: