Ложь

Адамс Браво Каридад

– Опять Ваши намеки! Говорите яснее, преподобный!

– Я имею в виду Ваш сгоревший дотла вместе с вещами и одеждой дом. Впрочем, денежные потери невелики, ведь Вы очень богаты. Стоимость каждого мешочка золота, которые я берегу для Вас, более пятидесяти тысяч долларов, а их – четыре, не считая добычи на руднике. Изучив бумаги, Вы…

– Это меня не интересует, преподобный, – грубо перебил Джонсона Сан Тельмо.

– А я думал, что это – единственное, что Вас интересует, ведь о жене Вы меня даже не спросили.

– С какой стати мне спрашивать у Вас? Если мне захочется узнать о состоянии жены,

я спрошу об этом у доктора Ботеля.

– Ну разумеется, Ботель – доктор, заслуживающий доверия.

– Вы забываетесь, преподобный!

– Вашей жене лучше, Сан Тельмо. Не знаю почему, но мне кажется, Вы интересуетесь ею гораздо больше, чем хотите показать. Этот, скажем так, несчастный случай…

– Именно так, преподобный, – резко отрубил Деметрио, – иначе и не назовешь!

– Хочется думать, что Вы не лжете, иначе это было бы слишком низко, слишком ничтожно…

– Довольно, Джонсон! Если Вы считаете, что Ваш духовный сан избавит Вас от должного ответа на Вашу дерзость, то глубоко заблуждаетесь!

– Я никогда не прикрывался своим духовным званием, инженер Сан Тельмо, – с достоинством отозвался священник, – и поверьте, что сейчас мне впервые хочется освободиться от связывающего меня обета.

– И что бы Вы сделали, если бы не Ваш обет?

– Я ответил бы Вам должным образом.

– Так почему же Вы этого не делаете?

– Потому что не могу нарушить священный обет. Я не могу и не хочу допустить, чтобы во мне говорил мужчина, когда Вам так нужно пасторское слово.

– Мне?.. Позвольте посмеяться над Вашими словами, преподобный, я даже окрещен не по Вашей вере!

– Я знаю, что Вы – католик, и давали супружескую клятву перед католическим священником, но мне отлично известно таинство слов, соединивших Вас с Вероникой де Кастело Бранко, и смею Вас уверить, что Ваше поведение не соответствует тем словам.

– Возможно, но я не готов выслушивать проповеди ни от католиков, ни от протестантов!

– А выслушать человека, к которому Вы обратились, как к другу, когда впервые приехали сюда? – спокойно спросил Вильямс Джонсон. – Когда потеряли надежду и впали в отчаяние? Готовы ли Вы выслушать друга, который принял последний вздох и последние слова Вашего брата?

– Замолчите, преподобный!

– Деметрио, я редко ошибаюсь в своем суждении о людях, и вы – не подлец...

– Что Вы сказали?

– Простите за откровенность. Я хотел сказать, что человек, который приехал сюда пять месяцев назад и плакал от мучительных воспоминаний, стоя рядом со мной на могиле брата, не мог вести себя с Вероникой де Кастело Бранко так, как ведете себя Вы. Что заставило Вас так измениться, Деметрио? – участливо спросил священник.

– Это странно и необъяснимо, не так ли, преподобный? Однако, чтобы родился теперешний Сан Тельмо, должен был существовать тот, давний. Из отчаявшейся души моего брата появился бездушный человек, у которого есть лишь одна вера – ненависть, и лишь одно безудержное желание – месть!

– Деметрио! – ужаснулся Джонсон.

– Это – правда, преподобный, страшная правда. Смиритесь с ней, как смирился я. Я – подлец. Мое сердце переполнено ненавистью, и с этим ничего не смогут сделать ни религия, ни дружба. Простите меня, Джонсон, и оставьте с миром. Окажите мне такую милость,

и я буду признателен Вам за это, – Деметрио бросился прочь.

Напрасно преподобный пытался удержать его, Сан Тельмо уже мчался вниз по склону холма. Немного поколебавшись, Вильямс Джонсон тоже торопливо пошел в сторону поселка.

*** 

– Вероника, Вам лучше? – держа чашку бульона в натруженных руках, Адела деловито склонилась над лежащей на диване Вероникой.

– Спасибо, уже лучше.

– Я спросила Хайме, и он сказал, что Вы можете поесть. Я покормлю Вас с ложечки вот этим самым бульоном, чтобы Вы поправились и окрепли.

– Спасибо, – Вероника через силу улыбнулась. Лицо Аделы Ботель было таким добрым и простодушным, что Веронике стало не так одиноко.

– Все мужчины – наказание горькое, – по-сестрински участливо улыбнулась в ответ Адела. – Особенно, когда приезжают в Мату-Гросу. Сельва распаляет их кровь и превращает в сущих дьяволов. Господи, ну и ночка выдалась! Ох, да что там говорить, от вашего дома не осталось ничего, кроме кучи золы и пепла...

Адела хотела продолжить разговор, но поблизости раздались чьи-то шаги.

– Хайме! – воскликнула она, услышав громкий топот.

– Как Вы, сеньора Сан Тельмо? – поинтересовался Ботель. – Вам лучше, не правда ли? Сейчас Вы выглядите по-другому. Вы уже позавтракали?

– Да, доктор… благодарю.

Хайме Ботель протрезвел, побрился и надел чистую рубашку. Теперь, вернувшись к врачебному делу, он пришел в себя и казался уже не таким отвратительно враждебным грубияном.

– Пульс бьется ровно, хотя немного слабоват, – отметил он. Несмотря на десять лет пьянства, варварства и дикости сельвы, в Ботеле еще были заметны немногие сохранившиеся черты профессионала. – Вы потеряли много крови, и нужно ее восстановить. Сейчас я дам Аделе совет, что Вам нужно есть и пить, пока Вы лежите здесь.

– Вы хотите сказать, что я не могу вставать? – спросила Вероника.

– Не можете, – без обиняков заявил Ботель, – ни сегодня, ни завтра. До тех пор, пока не срастутся швы Вам нужен покой, и потом тоже – никаких резких движений.

– Но мне нужно...

– Вам нужно лечиться, – грубо оборвал ее Ботель. – В вашем доме Вам пока что нечего делать, поскольку дома, как такового, нет.

– Но мне нужно спуститься в деревню и поговорить с преподобным Джонсоном, с властями, с индейцем, владельцем пироги.

– Этим займется Ваш муж. Есть дела, которые может решить только он, а не Вы.

– Это не его дела, а мои, и свои дела я должна решать сама.

– Лежите спокойно! – рявкнул Ботель. – Болтайте, что угодно, только не двигайтесь! Хотите, чтобы снова открылось кровотечение?.. Придержите свой норов!.. Вы – как дикий зверек... Да уж, славная работенка будет для Сан Тельмо – укрощать Вас, – проворчал он.

– Доктор Ботель! – возмутилась Вероника.

– Ну вот что, ведите себя паинькой, так будет лучше для всех, – буркнул Ботель и громко крикнул: – Пусть эти бездельники войдут… А Вы знаете, что по Вашей милости я на два часа задержался с уходом на рудник? – сказал он, снова обращаясь к Веронике: – Не думайте, что я поступаю так всегда, но мне нравятся тигрицы… Ну ладно… До вечера.