Ложная память
Шрифт:
— Простите, не понял вас?
— Скрытый конфликт интересов пациентов. Доктор, вы не знакомы с К-к-к-киану?
— Нет, что вы. Конечно, нет.
— Скрыть связь с ним было бы крайне неэтично. Крайне. Но, насколько мне известно, вы не способны на неэтичный поступок. Хотя вообще-то что я на самом деле о вас знаю?
Вместо того чтобы выхватить из кобуры «Таурус РТ-111 миллениум» и преподать этой обнаглевшей выскочке урок хороших манер, доктор пустил в ход свое непревзойденное обаяние и принялся ласковым голосом опровергать ее бредовые предположения.
Настенные часы показывали,
В некоторых местах в глянцевой поверхности пола были заметны глубокие проплешины.
— Здесь я видел пятна крови, — объяснил Бернардо Пасторе. — Пока я находился в больнице, друзья вычистили комнату, избавились от мебели, всего, что тут было. Когда я вернулся, никаких пятен не было… Но я все равно видел их и целый год продолжал понемногу оттирать. Но не от крови я пытался таким образом избавиться, а от горя. Когда я наконец понял это, то перестал скоблить пол.
В первые несколько дней, которые он провел в реанимации, речь шла только о его физическом выживании. Большую часть времени он пребывал в бессознательном состоянии, но даже когда приходил в себя, то не мог ничего сообщить: его лицо было страшно изувечено, и раны воспалились. К тому моменту, когда он смог выдвинуть обвинение против Аримана, психиатр уже подготовил себе надежную оправдательную легенду и подобрал «свидетелей».
Пасторе шагнул к окну спальни и посмотрел наружу.
— Именно здесь я его видел. Он стоял тут и смотрел в комнату. Это не было галлюцинацией, возникшей после того, как я получил ранение, как они пытались доказать.
Дасти подошел вплотную к владельцу ранчо, держа диктофон на расстоянии двух футов от его лица.
— И вам никто не поверил?
— Несколько человек поверили. Но из тех, чье мнение что-то значило, — только один. Полицейский. Он начал проверять алиби Аримана и, вероятно, нашел какую-то зацепку, потому что ему вскоре перебили суставы. А когда он выздоровел, то ему поручили другое дело, а это закрыли.
— Как вы считаете, он согласится поговорить с нами? — спросил Дасти.
— Да. Думаю, что теперь, когда прошло столько времени, он согласится. Я позвоню ему и расскажу о вас.
— Было бы хорошо, если бы вы смогли договориться с ним на этот вечер. Вероятно, завтра Чейз Глисон устроит нам встречи с бывшими учениками «Зайчика» и мы будем заняты.
— Все, что вы пытаетесь сделать, не имеет никакого смысла, — сказал Пасторе. Он глядел в окно, но, скорее, видел перед собой либо прошлое, либо будущее. — Ариман неприкосновенен.
— Посмотрим.
Даже в сером свете, с трудом пробивавшемся сквозь толстый слой пыли, покрывавший стекло, грубые келоидные рубцы на лице Пасторе выделялись безобразными красными пятнами.
Как будто ощутив взгляд Марти, владелец ранчо обернулся к ней.
— Боюсь, что я теперь буду являться вам в ночных кошмарах, мэм.
— Только не мне. Мне нравится ваше лицо, мистер Пасторе. В нем видны честность и достоинство. Кроме
— Вы, без сомнения, правы, — ответил Пасторе, вновь повернувшись к затухавшему за окном дню.
Дасти выключил диктофон.
— Теперь можно удалить большую часть этих шрамов, — сказал Бернардо Пасторе. — Меня уговаривали сделать еще одну операцию на челюсти. Обещали, что воссоздадут ее естественный контур. Но какая мне разница, как я выгляжу?
Ни Дасти, ни Марти не нашлись что ответить. Владельцу ранчо было не больше сорока пяти лет, ему предстояла еще долгая жизнь, но никто не мог заставить его пожелать этой жизни. Никто, и в первую очередь он сам.
Дженнифер жила менее чем в двух милях от офиса. И в хорошую, и в плохую погоду она ходила на работу и с работы пешком, так как ходьба являлась такой же неотъемлемой частью ее здорового образа жизни, как и соевый сыр, проросшие бобы и гингко билоба.
Сегодня доктор попросил ее оказать ему услугу: отогнать его автомобиль в ремонтный цех представительства фирмы «Мерседес» и оставить его там, чтобы в машине заменили масло и шины.
— Они доставят вас домой в своей разъездной машине.
— О, в этом нет необходимости, — ответила она, — я доберусь оттуда пешком.
— Но это не меньше девяти миль.
— Неужели? Это далеко!
— А что, если пойдет дождь?
— Уже передали другой прогноз. Дождь будет завтра, а не сегодня. Ну, а как же вы попадете домой?
— Я сейчас пойду к Барнсу и Ноблю, пороюсь в книгах, — принялся уверенно лгать Ариман. — Потом я договорился встретиться со знакомым, мы немного выпьем, и он отвезет меня. — Ариман посмотрел на наручные часы. — Можно заканчивать. Скажем, минут через пятнадцать. Тогда вы, даже с учетом девятимильной прогулки, окажетесь дома в обычное время. И, кстати, возьмите тридцать долларов из кассы. Тогда вы сможете, если захотите, по дороге зайти пообедать в то заведение, которое вам так нравится, — кажется, «Зеленые луга»?
— Вы самый внимательный человек из всех, кого я знаю, — благодарно отозвалась секретарша.
Пятнадцати минут было вполне достаточно для Аримана, чтобы выйти из здания через главный вход, который находился вне поля зрения мальчишек из бежевого пикапа, перейти к соседнему дому и к находившейся за ним стоянке автомобилей, где его дожидался «Шевроле-Эль-Камино» 1959 года.
Скаковые круги и паддоки [53] были пусты: все обитавшие в местных конюшнях лошади дожидались снежной бури в теплых стойлах.
53
Небольшое огороженное поле на ипподроме, где перед скачками седлают лошадей, а жокеи садятся верхом; также площадки рядом с конюшнями, куда лошадей можно выводить прямо из стойл.