Лучшая неделя Мэй

Мини Роушин

Пэм сморщилась.

– Пожалуйста, любимый… Наверное, Мэй как-то об этом обмолвилась, я не помню…

Ни в коем случае сейчас нельзя было признаться, что она частенько болтала с Шоном через забор, когда выбрасывала мусор или вешала белье. Джеку это бы очень не понравилось.

– Значит, ты ее спросила. Тебе понравилась его внешность, и ты стала о нем расспрашивать. – Он резко дернул ее руку, и Пэм закусила губу. – Так?

– Пожалуйста, Джек, пожалуйста… ты скандалишь на пустом месте.

– На пустом месте? Моя жена шутит и смеется с каким-то типом, вылитым Бредом

Питтом, и это называется «на пустом месте»?

Если бы кто-нибудь другой сравнил Шона с Бредом Питтом, Пэм рассмеялась бы.

– Джек, Шон – гей, я клянусь. Он живет со своим парнем, Бернардом. Я встретила Шона в супермаркете, и он предложил мне помощь, потому что собирался дождь…

Джек выглянул в окно.

– По мне, так погода хорошая.

Но он наконец отпустил ее руку, Пэм закатала рукав и увидела красные следы, которые оставили его пальцы, осторожно потрогала их и почувствовала боль.

Произошло то, чего она так боялась. То, что однажды должно было произойти.

Джек смотрел на нее, не меняя выражения лица.

– Я не хочу, чтобы ты принимала помощь от мужчин, ясно?

Пэм, взглянув на него, поняла, что он примет только один ответ, и дала ему именно этот ответ:

– Хорошо, я не буду.

Никакой помощи от мужчин. Никаких топиков или платьев с декольте. Никаких вечеринок или походов в пабы с подружками. Макияж можно только тогда, когда она выходит куда-то вместе с Джеком. Список запретов становился все длиннее.

Потом она отошла от него и прошла через кухню, обставленную дизайнерской мебелью, которую он купил ей прошлым летом. К тому моменту, когда подошло время вынимать из духовки фирмы Стенли пирог с ветчиной и яйцами, на руке проявился ряд сероватых отметин, и Джек изменился до неузнаваемости.

Он вошел на кухню, неся джин с тоником, которые с робкой улыбкой протянул Пэм.

– Прости меня, дорогая, я знаю, что иногда перегибаю палку, просто я так боюсь тебя потерять.

Он открыл стальную дверцу большого холодильника, достал баночку «Гиннесса» и наполнил один из тех хрустальных бокалов, которые они купили во время январской распродажи.

Джек посмотрел на Пэм поверх дверцы, ожидая, когда осядет пена.

– Ты в порядке?

Когда Пэм ничего не ответила, он поставил стакан на столешницу и взял ее руку, произнеся: «Шшшш». Пэм вздрогнула и попыталась отодвинуться. Джек аккуратно приподнял ее рукав и покачал головой, когда увидел синяки.

– Господи, прости меня.

Джек прикоснулся губами к ее руке и начал целовать каждый синяк, при этом гладя большим пальцем ее запястье. Потом он поднял голову, и Пэм увидела слезы у него в глазах.

– Я чудовище. Ты сможешь простить меня?

– Да, – сказала она, повторив все предыдущие «да», сказанные ею ранее. «Да, я прощаю тебя за то, что ты настоял на том, чтобы мы ушли из ресторана, в котором отмечали нашу годовщину, потому что тебе показалось, что я смотрела на какого-то мужчину в другом конце зала. Я прощаю тебя за то, что ты не впустил меня в дом, когда я поздно вернулась после похода в кино с Кармел. Я прощаю тебя за то, что ты бросил в меня бутылку

пива, когда я начала с тобой спорить по поводу помады. Я прощаю тебя за то, что ты сжег мой любимый топ, так как, по твоему мнению, он выглядел вызывающе. Да, я прощаю тебя за то, что ты поставил на мне клеймо своими пальцами. Я прощаю тебя. Я тебя прощаю».

Пэм поставила пылесос на место и спустилась вниз, чтобы убрать со стола, со страхом пытаясь вспомнить, что ей нужно было купить по пути домой.

Мэй

Сегодня Марджори выглядела такой уставшей и измученной – эти темные круги под глазами. Никогда не подумаешь, что ей всего сорок семь.

Мэй помнила истории, на ходу придуманные Марджори и рассказанные ей и мальчикам, когда Марджори была их няней, истории про поющих свинок и фиолетовых слонов. Она помнила песни, которые Марджори мгновенно сочиняла, и танцы с играми, которые она придумывала.

Она была такой жизнерадостной, когда встретилась с Эйдин в клубе любителей горных прогулок, в тот момент Эйдин, беременная Уильямом, искала себе помощницу для присмотра за четырехлетней Мэй и двухлетним Каталом.

Марджори была одной из первых, кто позвонил Мэй, когда та оказалась в одиночестве. «Я встретила на улице твою маму, она мне рассказала про тебя, и я хочу спросить, не могла бы ты помочь мне как-нибудь с уборкой – если мы будем все делать вместе, это займет пару часов».

Так они договорились, что Мэй придет к Марджори в ближайший выходной день. Состояние ужасной запущеннности и убогости, в котором находился маленький домик Марджори, шокировало Мэй. Она старалась не выдать своего ужаса, когда Марджори показывала ей маленькие, тесные комнатки и темный, узкий холл. Воздух был спертым, как будто окна в этом доме открывали очень редко, и Мэй почувствовала запах лука и грязных носков.

Марджори не могла скрыть своего смущения. «Боюсь, я все тут немного подзапустила, Мэй. Дом нуждается в том, чтобы его хорошенько оттерли, а у меня нет возможности этим заняться. Но, я думаю, если сегодня мы сможем справиться с самой сложной частью, потом мне будет проще поддерживать дом в приличном состоянии».

Казалось, она живет одна. Не было никакого намека на то, что в доме жил кто-то еще, пока они не подошли к закрытой двери на втором этаже.

«Это комната Джуди – она нас не впустит, поэтому мы можем не обращать на эту комнату внимания». Марджори говорила шепотом, и Мэй, идя за ней по лестничной площадке, задумалась о том, почему дочь Марджори никак не помогает матери по хозяйству.

Три часа они чистили, драили и терли, и в итоге маленький домик стал выглядеть и пахнуть значительно лучше. Пол и окна сияли, кухня была вымыта и приведена в порядок, старая ванна блестела, даже видавшая виды мебель, которую Мэй протерла и отполировала, стала выглядеть чуть менее убого.

И за все эти три часа ни одного звука из-за закрытой двери и ни одного признака присутствия дочери Марджори.

За чаем, на котором настояла Марджори, Мэй узнала, что Джуди так и не устроилась на работу, больше двух лет назад окончив среднюю школу.