Лучшая неделя Мэй
Шрифт:
– Я переживаю за нее, Мэй, у нее нет никаких целей. Она почти весь день проводит в кровати, она до ужина не выходит из комнаты, а потом, вечером, идет гулять со своим парнем Кэтлином и еще бог знает с кем и возвращается под утро.
Слушая рассказ няни, видя ее обеспокоенное лицо, Мэй испытывала огромную жалость к Марджори и свою полную беспомощность. Ну что она могла сделать? Что она могла предложить Марджори? Мэй с радостью убирала бы здесь регулярно, приходила хотя бы на час или на два, но она понимала, что с деньгами здесь туго, и была уверена, что если предложит
Но Мэй могла просто заходить в гости и слушать. Возможно, присутствие кого-то, с кем можно поделиться своими переживаниями, как-то поможет Марджори. Поэтому после своего первого визита Мэй взяла за правило раз или два в месяц заходить к Марджори, и та ей всегда очень радовалась.
Когда Мэй приходила, Джуд часто оказывалась дома, но встречались они редко – дверь комнаты Джуд оставалась плотно закрытой, иногда оттуда грохотала музыка.
И каждый раз Мэй, сидя за ветхим кухонным столом напротив женщины, которая пела ей колыбельные после приснившегося кошмара или учила песенке «Мой милый живет за океаном», узнавала о жизни Марджори все больше.
Марджори Грейс стала няней для детей О’Каллахан, будучи восемнадцатилетней, и проработала у них восемь лет, до тех пор, пока не познакомилась с Тони О’Ди – мужчиной, за которого через два года вышла замуж, находясь в интересном положении. Мужчиной, который сбежал, когда Джуди было всего восемь месяцев. Он прихватил из ночного клуба, где работал вышибалой, выручку и женщину, с которой там познакомился. Марджори осталась без гроша в кармане и без работы – в свое время Тони настоял на том, чтобы она бросила работу, так как нужно было растить Джуд и ухаживать за ним. Но спустя несколько недель после его исчезновения она нашла работу в большом супермаркете рядом с домом, где и работала по сей день, шесть дней в неделю, зарабатывая на жизнь для себя и Джуд.
Когда Мэй поделилась историей Марджори со своей мамой, Эйдин сказала, что она в курсе того, что произошло.
– В течение нескольких лет то тут, то там до меня долетали сплетни, но я не чувствовала себя вправе это обсуждать.
Мэй покачала головой.
– Бедная Марджори, ей пришлось нелегко. А ее дочь, кажется, просто пустое место.
– Я слышала разговоры о ней – похоже, она связалась с какими-то отморозками. Представляю, как это беспокоит Марджори.
Когда Эйдин скончалась, Марджори зашла к Мэй домой. Она принесла пакет с яблоками и апельсинами и успокаивала Мэй, убаюкивая ее так, как будто той снова было восемь и она плакала после стычки с одним из братьев.
Сегодня Марджори выглядела более уставшей и более утомленной, чем обычно, и Мэй снова захотелось что-нибудь сделать для нее.
– Итак. – Марджори подняла чайник и наполнила до краев две чашки. – Появился ли какой-нибудь приятный джентльмен за последнюю неделю?
Мэй подняла чашку и улыбнулась. «Вы навели здесь красоту».
Нет, она не будет рассказывать про почтальона.
– Нет, никого. Я собираюсь уйти в монастырь, если меня, конечно, возьмут.
Марджори пододвинула
– Даже и не мечтай. Ты слишком красивая. Мужчинам нужно проверить зрение.
Открылась дверь на кухню, и появилась голова Джуди.
– Когда ужин? – Она взглянула на свою мать, совершенно не обращая внимание на Мэй. Одна сторона ее носа была проколота и украшена золотой штангой, губы были темно-фиолетовыми, а каштановые волосы выглядели немытыми.
Марджори спокойно посмотрела на нее.
– Через полчаса, доченька. Попей с нами чаю.
Но Джуд уже скрылась из виду.
– Нет, спасибо.
Хлопнула дверь, и Мэй услышала, как Джуд поднимается по лестнице. Марджори пожала плечами, и Мэй подумала, что, наверное, есть вещи и похуже, чем жизнь со старым ворчуном.
Она захлопнула ноутбук, дождавшись, пока погаснет экран. Затем взяла кипу листов, лежащих рядом с компьютером, и сложила их в аккуратную стопку. Краем глаза она заметила какое-то движение за окном, это был Бернард, который отпирал ворота; он возвращался домой к своему прекрасному бойфренду, неся в руках оранжевые цветы, но Франческа не смогла разглядеть, какие именно.
Она положила стопку бумаг обратно на стол и прошла по комнате, направляясь к своему коврику для йоги, чтобы восстановить душевные силы, израсходованные за день. Она расстегнула пуговицы своего темно-фиолетового кашемирового кардигана, сняла его и бросила на полосатый матрас. Расстегнула молнию красной шерстяной юбки и стянула ее, та свалилась на пол, образовав бесформенную пирамиду вокруг ног Франчески. Шагнув за пределы этой пирамиды, Франческа подняла юбку и положила ее рядом с кардиганом. Затем сняла черные туфли, за ними последовали чулки и оставшаяся часть нижнего белья, после чего Франческа легла на коврик. Забавно, снять с себя всю одежду – это так просто, но это дает ощущение такой свободы.
Франческа закрыла глаза и начала глубоко дышать, представляя горячее солнце Италии, аромат базилика и жасмина, мягкие прикосновения волн Адриатического моря, теплый песок между пальчиками ног. Она медленно подняла руки над головой и полностью вытянулась, делая глубокие вдохи, чувствуя, как тянутся пальцы, руки, плечи, ребра, живот, бедра, ноги, лодыжки, пальцы ног, кости и оживают мышцы всего тела.
Франческа продолжала тянуться и три раза вздохнула медленно и глубоко. Затем расслабилась, перевернулась, оперлась на колени и медленно встала, чтобы принять позу «Приветствие солнцу».
Сорок пять минут спустя, свежая после душа и благоухающая, облаченная в зелено-розовое шелковое кимоно, Франческа вошла на кухню. Лючия за столом рисовала картинку, а Мариетта резала приятно пахнущий лук. Пучок тимьяна лежал на столешнице, рядом с ним – кусочки курицы, чеснок уже шипел на сковородке.
Увидев Франческу, Лючия бросила фломастер, схватила что-то, висящее на цепочке, и вытянула руку. «Посмотри, мама, что я нашла».
Франческа поднесла ладонь под маленькую ракушку и приподняла ее, чтобы лучше рассмотреть.