Лучшая рабыня для тирана
Шрифт:
Сколько я протяну?..
Я стучу ладонью по полу рингу, даю понять, что сдаюсь.
Я сдаюсь, мать вашу!
Я хочу жить.
Зверь в обличии молодой женщины стремится уничтожить меня.
Пожалуйста, кто-нибудь, помогите...
Пожалуйста...
Кто-нибудь...
Мне удается повернуть голову немного вбок.
Вижу сквозь мутную пелену, застелившую глаза, Тирана.
Он не предпринимает ровным счетом ничего,
— Прошу... — слабо шевелю губами.
Концентрироваться на его силуэте становится все тяжелее и тяжелее.
Больше не протяну. Не смогу...
Веки будто наливаются свинцом и медленно опускаются.
Наконец, боль прекращается. Я проваливаюсь во тьму, но продолжаю отдаленно слышать посторонние звуки. Среди них различаю громоподобный, сердитый бас:
— Достаточно!
…После чего я теряю сознание.
Глава 13
ПОЛГОДА НАЗАД…
— Ой, очнулась!
Я смотрю прямо. Мой расплывчатый взор упирается в белый потолок с трещинами и обваливающейся штукатуркой. Пытаюсь повернуться к источнику торопливых тяжелых шагов, но голова прочно зафиксирована в одном положении. В ноздри ударяет скверный запах лекарств. Я осознаю, что нахожусь в больнице, и мое тело охвачено режущей, сокрушающей болью. К счастью, могу пошевелить ногами, а вот кистями... Я тоже их чувствую, однако, как бы ни заставляла себя дернуть пальцем, такие незначительные движения не поддаются выполнению.
Я делаю глубокий вдох, позволяю больничной вони наполнить мои легкие. И тут же захожусь в надрывном кашле.
— Деточка, сейчас доктора позову! — суетливый женский голос раздается откуда-то сверху.
Я метаю взор из угла в угол. Слышу перешептывания в палате. Размыкаю пересохшие губы, только так ничего и не говорю.
Мне больно. Физически и ментально. Черепная коробка разрывается от жужжащего дикого роя спутанных мыслей. Вопросы, вопросы, вопросы... Их столько, что голова вот-вот взорвется!
Как долго я спала?
Что с моими руками?
Где сестра?
Последнее, что я помню — ослепляющий свет фар, крик Ренаты и звонкий скрежет металла. Мы попали в аварию. А перед этим разругались.
Сестра слезно умоляла меня побыть с Артемом в больнице на время плановых обследований. Я упиралась, потому что именно в этот день должна была пройти генеральная репетиция перед важным концертом в Московской государственной филармонии. Я готовилась к этому событию несколько месяцев, сутками торчала в консерватории за роялем... И прежде никогда не отказывала Ренате в многочисленных просьбах позаботиться о племяннике.
— Ну не могу я! Не могу! Поговори ты с мамой!
— Нет. Не подпущу ее к Артему, — Рената была категорична. — Я прошу тебя, Домка, в последний раз. Я... понимаю, все понимаю. Честно, милая. Но... пожалуйста, помоги. Если потеряю работу, то как быть-то? Я кручусь
— Ты эгоистка, Рената! — озлобленно ткнула в нее указательным пальцем. — Хоть раз подумала о том, что у меня есть СВОЯ ЖИЗНЬ?! И я не могу вечно быть у тебя на побегушках! Я люблю Артемку, знаешь же! Но и о собственном будущем думаю...
— Ника, у меня сын умирает! — в ответ судорожно кричала сестра. — Я только об этом и думаю!
— Если ты готова пожертвовать ВСЕМ ради него, то я — НЕТ!
Это последнее, что Рената услышала от меня.
Я пришла в сознание ненадолго, когда врачи неотложки закатывали меня в машину скорой помощи. Сестры рядом не было.
Когда невысокого роста мужчина в белом халате склоняется надо мной, поправляет очки в тонкой золотой оправе и спрашивает о моем самочувствии, я задаю ответный вопрос:
— Где моя сестра?
Он задумчиво морщит лоб. Наверное, понятия не имеет, о какой сестре идет речь. И я отчаянно цепляюсь за надежду, что Рената не пострадала.
Читаю имя врача на бейдже и обращаюсь к нему. Повторяю вопрос. Снова Юсупов молчит, тем самым заставляет меня считать, будто я разучилась говорить и произношу какие-то невнятные звуки.
Медсестра передает доктору мою больничную карту. Денис Андреевич читает, мычит и поправляет очки.
Бормочет что-то о сотрясении мозга, сложном переломе левой лучевой кости и семи пальцев на руках и добавляет, что мне сделали остеосинтез.
— ...Восстановление будет долгим, — подводит итог и закрывает мою медкарту. — Вам нужно запастись терпением, Доминика Дмитриевна.
— Моя сестра, — стону сквозь кашель. — Мы... были вместе, когда...
Седовласый мужчина отворачивается, подносит кулак ко рту и прочищает горло.
— Лучше вам об этом с матерью поговорить. Она в коридоре ожидает.
Я не успеваю возразить. Юсупов в сопровождении медсестры исчезает за дверью. Но тут же в нее влетает моя мать. Видит меня и начинает громко рыдать. Дрожащими руками хватается за лицо, чуть ли не падает на колени.
Говорит: «Ренаточки, доченьки моей, нет».
Умерла.
Я замираю, затем набираю полную грудь воздуха и судорожно все выпускаю из легких с приглушенным всхлипом. С этим тошнотворным звуком рушится мой мир. Мгновенно.
Демоны прошлого не отпускают. Слова, сказанные мною сестре перед ее смертью, будут до последнего вздоха преследовать меня.
Воспоминания — бремя. И спасение.
Тоска — чувство столь сильное; оно, словно путы, связывает меня по рукам и ногам. Веревка натирает кожу, так болезненно. Но морщась и глотая слезы, я всегда терплю, потому что без этих самых эмоций будет еще больнее. Придет пустота, а это страшнее любой агонии.