Лучше не бывает
Шрифт:
— Я знаю. Некий курос…
— К черту куросов. Ты должен простить меня, отпустить мне грех.
— Ты всегда хочешь, чтобы тебя прощали. За что тебя прощать? Конечно, не за то, что ты груб, неделикатен и неверен и эгоистичен…
— Нет! Они оба рассмеялись.
— Я могу простить тебя, Тео. Я не могу отпустить тебе грехи. Ты сам должен отпустить себе грехи. Прости прошлое и дай ему уйти… навсегда… прочь.
Тео наклонился вниз, и его лоб коснулся шелковых белых волос. Он закрыл глаза, и его руки скользнули вниз
16
— Октавиен, я обнаружил нечто очень странное.
— Садись, Джон. Должен сказать, я счастлив, что ты обнаружилхоть что-нибудь, странное или нет. Что же?
— Слушай, — сказал Дьюкейн. — Я был вчера вечером дома у Мак-Грата…
— Мак-Грат шантажировалРэдичи?
— Да, но не это важно. Мак-Грат упомянул о Биране. Он сказал, что Биран часто бывал дома у Рэдичи.
— Биран? Я думал, что он вообще не знаком с Рэдичи.
— Он хотел, чтобы мы так думали. Что ж, я не выразил удивления, я просто позволил Мак-Грату продолжать, и я навел его на рассказ о том, что именно случилось, когда он вошел в кабинет Рэдичи сразу после выстрела, тут всплыло кое-что еще. Биран запер дверь.
— Запер дверь кабинета Рэдичи? Изнутри?
— Да. Мак-Грат сказал: «И тогда мистер Биран впустил меня».
— Правду ли сказал Мак-Грат?
— Допускаю, что да.
— Может быть, он запер дверь инстинктивно?
— Странный инстинкт. Разумеется, дверь могла оставаться запертой всего лишь мгновение. Мак-Грат уверяет, что не прошло и минуты, когда он подошел к двери. Но почему вообще она запиралась? Но, погоди, это еще не все. Я начал думать о том, что могло случиться в эти несколько мгновений, и я заметил кое-что, что надо было бы заметить, как только я увидел полицейские фотографии.
— Что?
— Рэдичи был левшой.
— Я не обращал внимания. Да?
— Ты мог и не заметить. Но один левша сразу замечает другого. Один из немногих серьезных разговоров, которые были у меня с Рэдичи, касался причин этого явления. Он сказал мне, что его правая рука была совершенно беспомощна.
— Ну и…?
— Револьвер лежал на столе у правой руки Рэдичи.
— Господи, — воскликнул Октавиен. Потом он сказал: — Полагаю, он все-таки мог и правой рукой…
— Нет. Представь себе, что ты стреляешься левой.
— Мог ли револьвер просто выпасть из его руки таким образом?
— Думаю, это невозможно… Я внимательно изучил фотографии.
— Что из этого следует?
— Подожди, Биран ведь сам сказал, что трогал револьвер…
— Да, он сказал, что только передвинул его на дюйм, чтобы посмотреть, жив ли Рэдичи, а потом положил на место.
— Именно.
— О, Боже, сказал Октавиен, — ты не думаешь, что Биран убил его, а?
— Нет, не думаю…
— Не тот у Бирана темперамент, и, кроме того, зачем?..
— Не знаю, какой у Бирана
— Это могло бы быть идеальным преступлением, ведь правда? Войти в кабинет человека, застрелить, а потом «обнаружить» тело.
— Может быть. Но посмотри, тут возникло бы много сложностей. Выстрел был произведен с очень близкого расстояния в рот. Однако позволь мне продолжить. Я обратился в Скотленд-Ярд. Ты помнишь, я просил тебя, чтобы премьер-министр замолвил словечко тамошним ребятам. Очевидно, он так и сделал, потому что они прямо умирали от желания помочь мне. Я хотел проверить отпечатки пальцев, принадлежали ли они левше и были ли там, где и должны бы быть.
— Ну и?
— Они принадлежали, действительно, левше и, насколько я могу судить, находятся именно там, где должны быть. Но из этого еще рано делать окончательные выводы, во всяком случае, он держал револьвер так, что мог произвести выстрел. Теперь, Биран говорил, что трогал револьвер. Как он сказал об этом? Казался ли он нервничающим, потрясенным?
— Да! — сказал Октавиен. — Но мы все здорово нервничали и все были потрясены! Мы не привыкли к внезапным смертям после ланча.
— Естественно. Итак, отпечатки пальцев Бирана были найдены только на стволе револьвера. Ты помнишь, что у него взяли отпечатки пальцев?
— Да.
— Я вот что подумал. Ведь может быть, что он застрелил Рэдичи, стер свои отпечатки, вложил револьвер в руку Рэдичи. Тогда ясно, зачем ему понадобилось запереть дверь.
— Нет. Если бы он сообразил вложить револьвер в руку Рэдичи, он сообразил бы и оставить револьвер слева, а не справа.
— Правда. И это выводит Бирана из игры. Если только тут не таится дьявольская хитрость…
— Нет, нет. Я не верю в такие вещи. Хорошо, продолжим. Потом у меня возникла одна мысль. Ты помнишь, что Рэдичи носил старомодные накрахмаленные воротнички?
— Да.
— Отпечатки Бирана были на воротничке Рэдичи.
— На воротничке? Ты думаешь, они боролись или…
— Сомневаюсь в этом. Следов борьбы не найдено. Я думаю, это означает, что Биран двигал тело.
— Это странно. И об этом он ничего не говорил. Зачем бы…
— Ты помнишь, — сказал Дьюкейн, — что удивлялся тому, что не нашли предсмертной записки, это казалось не соответствующим привычкам Рэдичи?
— Ты думаешь… Ты думаешь — Биран обыскивал тело и забрал записку?
— Ну, это возможно. Если Биран и Рэдичи были связаны чем-то, то Биран мог бояться того, что найдут на теле убитого. Он обыскал тело, я уверен, в поисках записки или чего-то еще. Ошибка с револьвером доказывает, что Биран был захвачен врасплох. Он запаниковал, он знал, что в его распоряжении несколько мгновений, запер дверь — довольно опасное предприятие, скажу я тебе — а потом… Можно легко представить, случайно задел револьвер, откинул тело к спинке кресла, чтобы обыскать карманы. Затем, снова вернув тело в первоначальное положение, положил револьвер с правой стороны.