Лучше не бывает
Шрифт:
Джессика не чувствовала себя от этого ущемленной. Теперь, однако, дом Дьюкейна стал казаться ей местом загадочным и магнетическим, как будто там находился какой-то предмет, талисман, содержащий секрет перемены его сердца. Ей снились кошмары об этом доме, в них он превращался во все расширяющийся лабиринт темных комнат, по которым она испуганно и потерянно блуждала в поисках Джона. Джессика до сих пор не верила, что он бросит ее. Она не видела в этом смысла, ведь она просила так мало. Но еще не дошла до того, чтобы сказать ему: заведи другую любовницу, я вынесу это. Но, взяв с него обещание сказать ей, когда он заведет другую любовницу, она почувствовала, что в каком-то смысле смирилась с этим. Но что же тогда заставляет его предпринимать
Когда кто-то сильно влюблен — а Джессика все еще сильно любила — трудно поверить, что чувство возлюбленного к тебе ослабело. Находят любые другие объяснения — только не это. Впрочем, Джессика уже пережила кризис смерти и возрождения, когда Джон перестал быть ее любовником. Она уже распалась ради него, и снова воскресла, и это убедило ее в ее личном бессмертии. С тех пор Джон был включен в самую сердцевину ее бытия, таким образом, он не мог больше ранить ее, это перестало быть простым «романом». А то, что он вздумал отнять этоу нее, казалось простым своеволием.
Существуют таинственные действия человеческого ума, они подобно блуждающим огням облетают весь мир, причиняя боль, калеча, но при этом те, кто их породил, даже не подозревают об этом. Не ведают о силе и последствиях этих умственных испарений. Только о святых можно с уверенностью утверждать, что у них отсутствуют эти блуждающие щупальца, обыкновенный же человек наделен свойством порождать их, так же, как он наделен духовной силой появления во снах других людей. Таким образом, мы можем стать кошмаром друг для друга, и люди у себя дома могут страдать от унижения и даже вреда, причиненного теми, в чьем сознании они едва промелькнули. Образы, проецируемые разумом, приобретают собственную жизнь, они не успокаиваются, пока не найдут своих жертв и не сведут их с ума загадками и страхами, а источник этих странствующих влияний и не собирался никому вредить и очень удивился бы, узнав об этом.
Джессика чувствовала себя такой беспомощной и такой безобидной по отношению к Джону, что никак не могла понять, что стала для него такой же ненавистной, как боа-констриктор, сжимающий шею. Она не могла вообразить, что по ночам он видит ее в кошмарных снах. Дьюкейн не мог простить Джессике то, что она сумела сломить его решимость своими воплями и заставила его обнять ее, что было очень унизительно. Эта сцена, преследовавшая его сознание, казалось, символизировала ту ловушку, в которую он попал, — сети ненавистной лжи. А в это время бедная Джессика, которая ничем другим не занималась, как только думала о нем, принялась, подвигнутая простой жаждой деятельности, ежедневно писать ему любовные письма, которые он получал с тошнотворным чувством, читал отрывочно и не отвечал.
В этот летний день Джессику подвигло на поездку в Эрлз-Корт, в основном, письмо, полученное от Джона, в котором он сообщал, что на этой неделе у него слишком много работы и потому их встречу придется отложить. Она была ужасно расстроена, что не сможет увидеть его. Но от этого письма у нее еще возникло и другое чувство, которое странным образом воодушевило ее, а именно — явное ощущение, что он лжет. Она не верила в эти «вечерние совещания». Она была уверена, что прежде он ей никогда не лгал. Уверенность в его абсолютной правдивости служила ей надежным утешением. Но тон письма показался ей новым, и Джессика почти обрадовалась этому — ведь обличить его как лжеца, даже просто узнать наверняка, что он лжет, это укрепляло ее позиции. В конце концов, казалось просто невероятным, что за всю неделю он не может найти хоть немного времени, чтобы повидаться. Письмо было явно подозрительным.
Джессика не строила конкретных планов, отправляясь в путь. Она не хотела шпионить за Джоном, ей просто было приятно заниматься чем угодно, связанным с ним. Она намеревалась подождать его у станции метро в Эрлз-Корт и «случайно» встретить его, он иногда возвращался
Недалеко от тупика, в котором находился его дом, был паб. В этот паб Джессика и вошла, уселась со стаканом пива у окна, из которого хорошо был виден угол улицы и вход в дом Джона. Она недолго пробыла там, размышляя, удастся ли ей не побежать за ним, как только она его увидит, но вдруг случилось нечто поразившее и ужаснувшее ее. Необычайно привлекательная и хорошо одетая дама быстро прошла по улице, остановилась у дома Дьюкейна, позвонила — ее сразу же впустили.
Джессика поставила стакан на стол. Она подумала: он там,он там внутри, и он лгал, у него есть любовница. Совершенно новое чувство ревности потрясло все ее тело несколькими толчками боли. В этот же миг каким-то чудесным образом сила, которая вошла в нее по получении лживого письма Дьюкейна, возросла стократно, и в этом сонном, тихом пабе родился новый демон, демон ревнивой, способной на все женщины.
Кейт Грей быстро прошла по улице, остановилась возле дома Дьюкейна, позвонила и была немедленно впущена. Она знала, что Дьюкейна не могло быть дома — он собирался сразу после работы провести вечер с Октавиеном. Кейт прибыла с целью проинспектировать нового слугу Дьюкейна.
— Я бы хотела оставить кое-что для мистера Дьюкейна и написать ему записку, — сказала Кейт, стремительно проходя в холл. — Не могли бы вы дать мне немного писчей бумаги? А эти вещи я, наверно, оставлю в кухне. Благодарю вас, дорогу я знаю. Меня зовут миссис Грей. А вы, я полагаю, Файви.
Файви сопроводил Кейт в кухню и молча наблюдал, как она вынимает из корзины коробку глазированных каштанов и бутылку сливовицы — ее приношение Дьюкейну и повод для визита.
— У вас тут очень чистенько, Файви, — сказала она одобрительно. — Очень чисто, действительно. Вот это для мистера Дьюкейна. Вы знаете, его не будет дома до позднего вечера, у него встреча с моим мужем.
Кейт наблюдала за Файви через стол. Она нашла, что он совсем не такой, как она думала. Попытки Дьюкейна описать, по просьбе Кейт, его внешность были смутными и заставили Кейт предполагать нечто немного грубое и брутальное. Возможно, Файви был брутальным, но его брутальность была живописного, романтического, почти нежного свойства, он напоминал чудовище из репродукций к «Чудовищу и Красавице» — большое, трогательное, ласковое животное, которое Кейт в детстве предпочитала скучному, слащавому принцу, но он, впрочем, в конце все-таки в него превратился. Кейт отметила абрикосового цвета кожу, так поразительно усыпанную большими коричневыми веснушками, большую, будто надутую, лохматую голову, пышные волосы, усы — богатого оттенка только что вскрытого конского каштана, продолговатые, косые глаза — чистого светло-карего цвета, длинную прямую линию рта. Он, наверно, расчесываетих, подумала она, интересно, смогу ли я уговорить Октавиена отпустить усы. Я никогда не осознавала, как это мило.
Кейт вдруг поняла, что уже долго смотрит в упор на Файви, а он на нее. Она торопливо сказала: «Будьте любезны, принесите бумагу, я хочу оставить записку».
Не говоря ни слова, Файви удалился и через мгновение вернулся с бумагой. Кейт села за стол и написала: « Дорогой Джон». Руки унего тоже в веснушках, подумала она, поднимая глаза, чтобы разглядеть хотя бы одну из них. Интересно, он весь в веснушках? Она поставила запятую, и перо застыло в воздухе. Она не могла придумать, что бы написать Джону. Она продолжила: Я здесь,и зачеркнула. Она написала: Я только что была у Фортнума и купила для тебя кое-что симпатичное.Она сказала Файви: «Я думаю, в конце концов, необязательно оставлять записку. Просто скажите мистеру Дьюкейну, что я это принесла».