Лучше не бывает
Шрифт:
— Вы уверены, что знаете, куда идти?
— Абсолютно уверен. Немного жутко, да? Совсем как катакомбы, думаю. Вот мы и пришли. Будьте любезны, подержите фонарь, а я достану другой ключ.
Они подошли к закрытой двери. Дьюкейн крепко схватил фонарь. Кажется, батарейка садится, свет заметно слабеет. Он передвинул фонарь, осветивший черную, плотно закрытую, красиво выкрашенную дверь и красно-золотую голову Мак-Грата, склонившуюся над замочной скважиной. Волосы Мак-Грата сверкали, как раскаленная проволока, освещенные с близкого расстояния. Дверь беззвучно открылась.
—
— Я сам его буду держать, — ответил Дьюкейн. Мак-Грат прошел через дверной проем, и Дьюкейн, осторожно ступая, двинулся за ним. Запах там стоял неприятный.
— Ну вот, мы и пришли, сэр, в святая святых. Дверь захлопнулась за ними.
Дьюкейн начал вращать фонарь, надеясь рассмотреть комнату. Но прежде всего высветил опять волосы Мак-Грата. И опять Дьюкейн был поражен яркостью их цвета. Светлые голубые глаза смотрели в себя. Наступило мгновение тишины. Затем Дьюкейн стал исследовать комнату. Странная идея пришла ему в голову: этот человек мог бы убить меня тут, и никто никогда бы не узнал. Он не поворачивался спиной к Мак-Грату.
Комната представляла собой простой пятнадцатифутовый куб с бетонным полом. Одна стена когда-то была оклеена сероватой бумагой, остальные стены и потолок были из красного кирпича. Трио черных труб свилось в углу потолка и уходило в стену. Дьюкейна впечатлил вид столов на козлах и стульев, и памятью тела он вспомнил военную пору, припомнил блиндажи и комнаты охраны. Он почувствовал уверенность в том, что эта странная комната каким-то образом была связана с войной, что-то в ней было тайное, забытое и ушедшее, казалось, навсегда.
— Может быть, зажечь свечи, сэр? Вы тогда лучше все сможете рассмотреть. И фонарик сэкономим. Я боюсь, он долго не протянет.
Мак-Грат открыл стоявший в углу железный ящик. Чиркнула спичка. Пламя свечи осветило волосы, и бумажно-бледную щеку Мак-Грата, и серебро подсвечника, на котором стояла свеча. Дьюкейн невольно воскликнул от удивления.
— Очень мило, правда, сэр? У мистера Рэдичи много чего хорошего здесь хранилось. Я вам покажу. Вы можете выключить фонарь теперь.
Четыре свечи на одинаковых подсвечниках горели теперь на козлах в углу. Дьюкейн подошел, чтобы полюбоваться подсвечниками. Каждый из них возвышался на подставке из четырех шаров, поддерживаемых лапой дракона, на основании были выгравированы летящие драконы.
— Красиво, правда? — спросил Мак-Грат. — Китайские, мистер Рэдичи сказал. А посмотрите-ка на это.
Он достал из ящика и высоко поднял серебряный кубок, отделанный большими алмазами — по крайней мере, они казались таковыми. Дьюкейн взял кубок у него из рук и осмотрел. Свет был слишком слабым, и он слишком мало знал о драгоценных камнях, чтобы быть уверенным, что они — настоящие. Но они производили впечатление богатства и, каким-то образом, варварства.
— Выпейте, сэр, — сказал Мак-Грат.
Пока Дьюкейн держал кубок, Мак-Грат вдруг плеснул туда вино из бутылки, которая внезапно обнаружилась. Дьюкейн торопливо поставил кубок на стол.
— Оно очень хорошее.
Мак-Грат вынимал из жестянок их содержимое и клал на стол. Дьюкейн увидел ломтики влажного черного хлеба и орехи, их вздувшаяся венами поверхность слегка позеленела от плесени. Черный хлеб — для черной мессы; и Дьюкейн вспомнил, что грецкие орехи считались магическими потому, что их ядра похожи на лобные доли мозга.
Мак-Грат расколол орехи серебряными щипцами.
— Вот, сэр, возьмите половинку. Они внутри совсем не испортились.
Дьюкейн почувствовал, как он прижал к его ладони сморщенный кусочек ореха. Он отпрянул. Он не должен делиться орехами с Мак-Гратом. Это тоже означало нечто, он не помнил — что именно.
— Покажите мне здесь что нужно, и давайте вернемся.
— Да тут и смотреть особенно не на что, сэр, — сказал Мак-Грат, жуя орех. — Это происходило там, где ставили свечи. Я покажу вам.
Мак-Грат поставил свечи в ряд на конце другого стола на козлах, который стоял у белой стены.
— Вот тут девушки лежали, — сказал Мак-Грат тихим, благоговейным голосом.
Мак-Грат вернулся к прежнему, стоявшему в темноте, столу и стал класть на матрас разные вещи. Первыми появились хорошо закупоренные стеклянные банки с наклейками, какие можно встретить на каждой кухне. Дьюкейн взглянул на этикетки: мак, иссоп, хеллебора, конопля, подсолнечник, паслен, белладонна. Черный хлеб и грецкие орехи поместились рядом. За ними последовали: большая пачка столовой соли, маленький серебряный колокольчик, Библия, потрепанный католический молитвенник, несколько благовонных палочек, продолговатый кусок серебра на подставке, с поперечиной у основания, и маленький черный хлыст. Колокольчик слегка звякнул — бледная, покрытая рыжими волосами рука Мак-Грата прикоснулась к нему.
Мак-Грат поставил кусок серебра в центр стола, за матрасом. Дьюкейн подумал: конечно, крест тау, перевернутый крест.
Это для пяти чувств, как однажды объяснил мне мистер Рэдичи. Соль для вкуса, пламя — для зрения, колокольчик — для слуха, благовоние — для обоняния, а это— для прикосновения.
Мак-Грат положил хлыст перед крестом.
Дьюкейн содрогнулся.
— И еще есть это, — продолжал Мак-Грат.
Пламя свечей заколебалось от движения воздуха, и Дьюкейн отвлек свое внимание от хлыста.
Мак-Грат, увеличившись в два раза, не то танцевал, не то боролся с чем-то, его руки поднялись над головой, бросая огромную бесформенную тень на кирпичную стену. Потом с тяжелым шлепком одеяние было накинуто, и Мак-Грат, улыбаясь, продемонстрировал его. На нем была широкая риза из желтого шелка, вышитого черными верхушками елей. Он кокетливо закружился. Рукава и обшлага брюк, не закрытых великолепной рясой, производили впечатление вульгарности. Одеяние было слишком велико для него. Рэдичи был крупный мужчина.