Лучше подавать холодным
Шрифт:
– Нет, – закричал кто-то, – нет!
Мимо пронесся наемник, спеша добраться до двери, в которую с таким восторгом ворвался несколько мгновений назад. Пропела тетива, он сделал еще шаг и рухнул ничком со стрелой в шее. Попытался подняться, но изо рта хлынула кровь, и он обмяк. Умер, уставившись на Монцу.
Вот она, расплата за жадность. Сиди теперь за столом, как в ловушке, без единого друга рядом, жди своей очереди…
– Схватилась за крапиву, мать твою, – ругнулась Монца себе под нос.
Балагур преодолел, пятясь, последние несколько ступеней, и стук сапог внезапно сделался гулким, словно за спиной открылось
Судя по всему, защитники держали здесь оборону. По всему залу и на двух изогнутых лестницах, ведущих вверх, валялись мертвецы. Наемники Коски и гвардейцы. Все теперь были на одной стороне. Балагур припомнил, что, покуда бился в кухне, сверху вроде бы доносились звуки сражения. Только ему не до того было, чтобы прислушиваться.
Следом за ним из арки выбрался Трясучка. С мокрыми от крови волосами, прилипшими к голове, с лицом в кровавых потеках, с разорванным и окровавленным правым рукавом. Весь в синяках и царапинах. Но нанести ему последний, решающий удар Балагуру так и не удалось. Щит северянина сплошь покрывали выбоины и вмятины, но тот по-прежнему держал в руке топор и готов был драться. Он окинул взглядом круглый зал и кивнул.
– Много трупов, – пробормотал.
– Сорок девять, – сказал Балагур. – Семь раз по семь.
– Подумать только. Добавить твой – и будет пятьдесят.
Трясучка ринулся к нему, отведя топор как бы для удара сверху, затем резко пригнулся, целя в лодыжку. Балагур перепрыгнул через лезвие, опустил тесак на голову северянина. Тот вздернул щит, клинок впустую лязгнул по иссеченной поверхности. Следующий удар Балагур нанес ему ножом в незащищенный бок, наткнулся на рукоять топора, взлетевшего вверх, но все-таки умудрился резануть по ребрам. Развернулся, поднимая тесак, дабы завершить дело, но опустить не успел – Трясучка ударил его локтем в горло. Отшатнувшись, Балагур споткнулся о труп, чуть не упал.
Оба уставились друг на друга. Трясучка – пригнувшись, оскалив зубы, держась рукой за раненый бок. Балагур – кашляя и пытаясь восстановить разом дыхание и равновесие.
– Еще? – спросил Трясучка.
– Давай, – прохрипел Балагур.
Они схватились снова, перепрыгивая через мертвецов, спотыкаясь об оружие, проскальзывая в кровавых лужах на полу, рубя, коля, лягаясь, плюя друг в друга. Под расписным потолком заметалось эхо тяжелого дыхания, топота ног, вскриков и рычания, скрежета металла о металл, клацанья металла о камень, словно вокруг сражалось не на жизнь, а на смерть множество солдат.
Увернувшись от неловкого замаха топором, который угодил в стену, брызнувшую осколками мрамора, Балагур обнаружил, что вновь пятится по лестнице. Оба к этому времени устали и двигались медленней. Не может человек сражаться, потеть и обливаться кровью вечно… Трясучка, хрипло дыша и выставив перед собой щит, шагнул следом.
Пятиться вверх по лестнице – дело непростое, особенно, когда она завалена трупами. Не отводя глаз от Трясучки, Балагур наступил на чью-то руку и подвернул лодыжку. Увидев это, Трясучка тут же ткнул его топором. Отдернуть ногу Балагур не успел, и лезвие раскроило голень. Он пошатнулся. Северянин с рычанием высоко вскинул топор. Балагур, пригнувшись, подался вперед и полоснул его ножом по руке. Хлынула кровь, Трясучка, охнув, выронил топор, который тяжело
Балагур воткнул ему в бедро нож по рукоять. Трясучка испустил вопль, разом страдальческий и свирепый, и ударил Балагура головой в лицо. Что-то хрустнуло, зал закружился. Балагур треснулся затылком о камень, ощутил впившиеся в спину ступени. Увидел нависшего над ним Трясучку, подумал, что неплохо было бы поднять тесак. Но сделать это не успел – Трясучка с силой опустил щит ему на руку, лязгнув железным ободом о мрамор. Пальцы Балагура разом онемели, тесак выпал из них и покатился вниз по лестнице.
Трясучка, на оскаленных зубах которого поблескивала розовая пена, отодвинулся, постанывая с каждым вздохом, нашарил топор, крепко стиснул рукоять. Балагур следил за ним, испытывая только легкое любопытство. Краски казались яркими, перед глазами все плыло. На запястье северянина виднелся шрам – в виде семерки. Семерка была хорошим числом сегодня. Как и в день их первой встречи. Как и всегда.
– Извините.
Трясучка замер на миг, скосив в сторону одинокий глаз. Затем развернулся, взмахивая топором. Позади него стоял какой-то мужчина – высокий, со светлыми волосами. Что произошло дальше, Балагур толком не разглядел. Топор цели не достиг, щит Трясучки вдруг рассыпался в щепки. А сам северянин отлетел почему-то к дальней стене, ударился о нее, булькнул, упал и медленно покатился по второй лестнице, что располагалась напротив. Перевернулся раз, другой, третий и лег неподвижно у подножия.
– Три раза, – шевельнул Балагур разбитыми губами.
– Оставайся здесь, – сказал светловолосый, обходя его и поднимаясь по лестнице.
Подчиниться было нетрудно. Других планов у Балагура не имелось. Он выплюнул из онемевшего рта осколок зуба, и только. И уставился, медленно помаргивая, на крылатых женщин на потолке.
Их было семь, с семью мечами.
За несколько мгновений Морвир испытал массу самых разнообразных эмоций. Ликующее торжество – когда Коска отхлебнул из фляги, не подозревая, что его ожидает. Ужас, сопровождавшийся бессмысленными поисками укрытия, когда старый наемник выразил вдруг намерение посетить уборную. Любопытство – когда Виктус вытащил арбалет и направил его генералу в спину. Вновь торжество – когда и Виктус принял смертоносную дозу спиртного. И под конец ему даже пришлось закрыть рот рукой, чтобы не расхохотаться, – когда отравленный Коска кинулся на своего отравленного противника и оба, поборовшись немного, рухнули на пол и замерли в последнем объятии.
События положительно складывались все забавнее. Столько усилий, чтобы убить друг друга, и ни малейшего представления о том, что Морвир уже проделал всю работу за обоих…
По-прежнему улыбаясь, он вытащил из потайного кармана внутри подкладки заранее подготовленную иглу. Осторожность – на первом месте, всегда. Если в каком-то из двух старых убийц и сохранилась искорка жизни, ее погасит для пользы и благополучия всего мира легчайший укол блестящим кусочком металла, покрытого препаратом номер двенадцать его собственного изготовления. Морвир осторожно отворил дверь с тишайшим из скрипов и на цыпочках вышел в комнату.