Лучше поздно
Шрифт:
– Мясной пудинг и пирог с абрикосовым джемом, - выговаривает он торжественно.
– Добби сам испек это для профессора. Профессору нужно лучше питаться, особенно теперь…
– Чтобы представительнее выглядеть?
– ворчит Северус, покорно убирая салфетки, и мы с Добби весело переглядываемся - перед своими любимыми блюдами он не устоит и съест все до крошки.
– Чего вы добиваетесь - чтобы я стал похож на Слизнорта? Кстати, о Слизнорте - думаю, Меморис и ему сможет помочь - если подобрать определенную последовательность зелий…
Почти не слушая, - все равно слишком устал, чтобы что-то толком запомнить,
– «Профессору Снейпу и профессору Поттеру от четы Малфоев» - зачитываю я с выражением.
– По-моему, подарок вполне равноценен поводу, а ты как считаешь?.. Добби, достань, пожалуйста, бокалы… да, вот эти… нет, спасибо, с вином я справлюсь сам.
Как хорошо, что Добби тихонько испаряется, и больше никто нас сегодня не потревожит - Макгонагалл тоже не откажешь в тактичности. Потрескивает камин, и погасли все факелы, кроме двух, и я смотрю и не могу насмотреться на спокойное задумчивое лицо. Обычно, сидя вот так перед камином и согревая в ладонях бокалы, мы молчим - каждому и так ясно, что сказал бы другой. Но сегодня можно нарушить традицию.
– За тебя, Северус, - тихо говорю я, приподнимая бокал.
– Не за директорство. Ты знаешь за что.
За то, что тогда разрешил себе надеяться. За то, что выжил. За то, что впустил меня в свою жизнь. Я сказал бы это, если бы умел говорить такие слова, но он ведь и так все понимает.
– За тебя, Гарри, - он так редко называет меня по имени.
– За тебя, - и свет, мерцающий в темных глазах, разгорается ярче.
А потом спальня, и он с негромким смешком опускается на скрипнувший матрац - слизнортовскую роскошь мы с обоюдного согласия все-таки сменили. Нам и так хорошо, на этом жестковатом пружинном матраце, всегда было хорошо - с самого первого раза, после которого он наконец поверил, что мне… не противно. Тогда я ужасно боялся - этого его смущения, собственной неловкости, бог знает чего еще, и поначалу так и было - и смущение, и неловкость… а потом исчезло - и остались только руки, узкие сухие ладони, и губы, и прижавшееся ко мне тело, и удивительная нежность, в которой растворилась боль, и счастье - наконец-то беспримесное, сполна разделенное на двоих.
Да, вот так… о господи, он изучил мое тело лучше, чем я сам, и сейчас, похоже, опять собирается сделать все, чтобы я достиг вершины первым - ему нравится наблюдать за мной в такие моменты. Но сегодня мне хочется перехватить инициативу.
– Северус, позволь мне… - шепчу я, приподнимаясь, и он, усмехнувшись, чуть отстраняется, и я начинаю с того, в чем никогда не могу себе отказать - медленно пропускаю сквозь пальцы тяжелые глянцевые пряди с мерцающими в них серебристыми нитями. Целую прохладную гладкую кожу - выпуклую жилку на шее, вздрагивающую под моими губами, ямку между ключицами - и, скользнув рукой по впалому животу, с бьющимся сердцем чувствую, как вздрагивает и меняется под моей ладонью тело любимого человека.
Конечно. Все, что ты хочешь… все, что хочешь - разве я хочу чего-то другого? И я принимаю его, вжимаясь в сильное поджарое тело, скольжу ладонями по ниточкам шрамов, пробегаю кончиками пальцев по выступающим позвонкам - и он беззвучно ахает, наконец перестав сдерживаться, и поцелуи, то быстрые, то ошеломляюще глубокие, не гасят, а лишь разжигают пожар, пылающий внутри. Последние толчки, последние яростные содрогания - и стон, его - короткий и резкий, почти выдох, мой - дрожащий и протяжный, и я, придя в себя, боюсь пошевелиться, чтобы дольше чувствовать благословенную тяжесть его тела.
Потом он засыпает, ласково что-то пробормотав, - он всегда засыпает первым, хотя сначала обычно успевает прикрыть меня краешком одеяла. Но сегодня я набрасываю одеяло на нас обоих и потом еще долго лежу без сна, вслушиваясь в тихое сонное дыхание и легонько сжимая прохладную кисть - мне нравится так засыпать, держа его руку в своей. В камине с тихим шелестом догорают угли, а выше, почти под сводчатым потолком, мерцает чудо, которое я никогда не устану разглядывать - прозрачная серебристая сфера, а внутри…
Прошлое Рождество, и после долгих уговоров Макгонагалл он согласился подняться с нами к рождественскому столу - разумеется, проворчав при этом, что с гораздо большей пользой провел бы вечер в лаборатории. Но когда мы вошли в Большой зал, во взгляде, брошенном на огромную, сверкающую огнями ель - в этом году Хагрид принес всего одну, зато невероятных размеров - было больше теплоты, чем я ждал, и на осторожные вопросы о здоровье он отвечал коротко, но без раздражения. Конечно, никто не пытался нахлобучить на него остроконечную шляпу или осыпать конфетти, но когда Хагрид проделал это с разрумянившейся Макгонагалл, по мелькнувшей усмешке я понял, что он был бы, пожалуй… не против. А когда мы поднялись из-за стола и повернулись к выходу, кто-то робко тронул меня за плечо и, обернувшись, я придержал Северуса за рукав.
– Да, мистер Макнот?
– взглядом я умолял его удержаться от сарказма, но язвить он, кажется, не собирался - просто ждал, спокойно разглядывая переминающегося с ноги на ногу семикурсника. Разумеется, извинения были принесены и - холодно и сухо - но приняты, как только он смог вернуться к занятиям, но с тех пор Макнот, кажется, ни разу не поднял на него глаза. Теперь он тоже стоял, опустив голову и разглядывая собственные сжатые кулаки, и Северус нетерпеливо вскинул бровь - но тут Макнот, решившись, наконец протянул руку.
– Вот, - тихо выговорил он, - это вам, сэр.
Я не знал, куда мне смотреть - на ошеломленное лицо Северуса или на чудо, мерцающее на раскрытой ладони. Крошечная серебристая сфера росла на глазах и наконец застыла, став похожей на огромный елочный шар, а внутри…
Хогвартс. Это был замок - весь, со всеми его башенками, и бойницами, и арочными мостиками, и паутинными ниточками плюща, оплетавшими стены, и дымком из труб, и мерцающими окнами. Чудо сияло собственным светом - так же, как сияли его распахнувшиеся глаза, и когда Макнот наконец поднял голову, Северус не отвел взгляда, бережно приняв подарок.