Лучшее от McSweeney's, том 1

Сондерс Джордж

„Именно с таким чувством, — продолжила Хорн, — я возвращаюсь в Нью-Йорк“. Все аплодировали, когда Гери и Ирвин спускались со сцены в обществе Хорн и плетущегося у нее за спиной Херцога, который вялой рукой указывал на ван Брюгген. За ними последовали и прочие художники. „Экспертная группа не лишена недостатков“, — сказал ведущий. На сцене остались только искусствоведы, продолжавшие беседовать друг с другом в микрофоны.

В тот же день, когда все разъехались, Дафна вышла на пробежку, а я опять отправился в бар „У Люси“. Я слышал, как кто-то из местных сказал бармену: „Я никогда не видел столько людей в черном“. Бармен ответил: „Тут у нас побывал самый известный в мире архитектор!“ Я заказал „Лоун Стар“ и услышал, как бармен сказал другому посетителю: „Мы думали, что продадим море мексиканского пива, но им не нужно

ничего, кроме „Лоун Стар““.

В воздухе Марфы носилось что-то такое, что взбаламутило множество архитекторов, художников и ученых. Всех нас, числом шесть сотен, втянули в ругань, оскорбления, громогласные упреки, бури и жесткую необходимость выбора — вовсе не то, чего можно было ожидать от симпозиума. В этой болезненной атмосфере циркулировали слухи о старой междоусобице между фотографом и наследниками Джадда, выражающейся в полномасштабном многомиллионном судебном процессе (описанном в „Метке“ неделю спустя).

Внешне, конечно, Марфа приняла знаменитых художников и архитекторов. Но мне показалось, что это они вобрали в себя Марфу. Марфа вошла в них. И они вели себя… соответствующим образом: вздорно, радикально, чудесно, ужасно, щедро, абсурдно; in extremis.Как марфяне.

Некоторые другие знаменитости, побывавшие в Марфе:

Кэтрин Анн Портер

Джон Уотерс

Денис Джонсон

Деннис Куэйд

Марта Стюарт

Дэвид Качински

У. С. Мервин

Нейл Армстронг

Гвинет Пэлтроу

Холли Брубах

Джеймс Каан

Селена Элвис.

Мне бы хотелось иметь основания для утверждения, что место питает художников. Не исключено. И все же мне кажется, что все гораздо диковиннее. Отношения в Марфе выглядят скорее мимолетными, чем дружескими. (Могу домыслить, что не без привкуса разрушения.) Кэтрин Анн Портер, которая жила здесь в детстве (ныне ее дом занимает Флэвин, сын Джадда), ненавидела эти места. Элвис выступал неподалеку и никогда больше сюда не вернулся. Пещера в пустыне, рядом с городом Терлингуа, служила убежищем Дэвиду Качински, брату Унабомбера. А У. С. Мервин, восхищенный Огнями Марфы, предпочел бы, чтобы никто другой о них не знал.

Кажется, лучшие для художников места — это те, что являются сами собой, имеют некую природную уверенность в себе, пылая той аутентичностью, о которой говорил Бенедикт. А Марфа такова, какова есть. Скорее не „мир для искусства“ в духе Кабакова, а место, провоцирующее всякого рода импульсы: креативные, деструктивные, неведомые — но во всех смыслах подлинные.

И лучше предоставить событиям развиваться своим чередом, чем разбираться в их подтекстах. Уже в будущем году в близлежащем Шафтере, возможно, появится сотня шахтеров с серебряных копей, которые впрягутся в десяти-пятнадцатилетние планы работ и будут обедать в ресторанчике „У Кармен“, рядом с кем-нибудь вроде Шеймуса Хини, А. Р. Аммонса или Уильяма Тревора — все трое в кратком списке получателей грантов от Фонда Лэннана, предназначенного для жителей Марфы. „Энтрада Эль Пасифико“ — торговый корридор, открытый Северо-Американским соглашением о свободной торговле, видоизменяет местную экономику, количество пересечений границы в прошлом году увеличилось в два раза. В обширных теплицах, сразу за городскими пределами, гидропоническим способом выращиваются помидоры, тем самым Марфа превращается в город в пустыне, который экспортирует воду — именно этого хотел Джадд. (Странное видение: огромные конструкции из стекла и стали, отсасывающие влагу из водоносного слоя. Хотя в этом явно есть что-то марфинское.) Приграничный патруль, во благо ли, во зло ли, укрепляет свое подразделение в Марфе. Новоприбывшие выкупили горячие источники и немало другой недвижимости из наследства Джадда и вернули право публичного доступа туда. В январе этого года был установлен банкомат (тот, что имелся в Марфе несколько лет назад, был списан в утиль, поскольку так и не приобрел популярности, но с новым, может быть, получится по-другому). Дела идут. Никоим образом не угасая, Марфа живет по собственным законам. Роберт Хальперн написал мне однажды в электронном письме: „Почти весь народ, переезжающий сюда, так же как и мы, местные, читает с одного и того же нотного листа: город должен меняться и расти, иначе он умрет. Марфа переживет нас всех“.

И,

разумеется, есть еще „таинственные огни“ — неплохое определение для тех людей, которые непрерывно заезжают в Марфу. Люди вроде Ирвина, Кабакова, Джадда и Питера Ридинга, лауреата гранта Лэннана, сильно пьющего скептика с кредитом в забегаловке „У Люси“, который любит пройтись по поводу чинатийского брюзжания о том, сколько стоят все эти проклятые инсталляции; или, в характерно марфинском стиле, провоцирует своих благодетелей, похваляясь своим стилем жизни. „От меня потребовали ничего не делать. Это мне подходит“. Но многие другие тоже, кажется, нашли свой путь в Марфу. Через несколько недель после конференции визит сюда нанес Сантьяго Хименес — младший, аккордеонист- conjnto, который, вместе со свои братом Флако, является одним из наиболее почитаемых традиционалистов на техасско-мексиканской сцене. Он шел по городу и играл для стариков, для общественных деятелей, ветеранов — для всех, кто хотел слушать. В газете появились необыкновенные фотографии его репетиций с местными музыкантами. Я не знаю, сколько времени он пробыл в Марфе — казалось, он все оставался, и оставался, и оставался, он появился в четырех выпусках „Метки“ и сделался частью города. А потом взглянул в другую сторону и был таков.

Накануне нашей последней ночи Роб Вейнер из Фонда Чинати сказал, что мы можем переехать из мотеля „Гром-Птица“ в здание Фонда. По счастью, раздел философии Джадда, касающийся кроватей, состоит среди прочего в том, чтобы в каждой галерее нашлось место для пары коек. Мы забрались в здание Джона Чемберлена, бывший склад мохеровой шерсти площадью в тридцать тысяч квадратных футов, наполненный скульптурами, которые сделаны из разбитых в авариях автомобилей. „Вам понравится“, — сказал Роб. В два часа ночи я внезапно проснулся. Окна дрожали, воздух вибрировал, рев и свист доносились, казалось, прямо из ванной. Шум все усиливался, и я пришел к уверенности, что что-то вломится сейчас в дверь. „Вставай!“ — закричал я. — Это дух Дональда Джадда!» И пограничный поезд из Эль-Пасо промчался мимо.

Перевод Э. Войцеховской

СЛИВ

Джуди Будниц

Я позвонила сестре и сказала:

— А на что похож выкидыш?

— Что? — переспросила она. — Ох… Похож на месячные, наверное. Сначала спазмы, потом кровь.

— И что с этим делают? — спросила я.

— С чем?

— С кровью и всем остальным.

— Не знаю, — нетерпеливо ответила она. — Я в таких вещах не разбираюсь, я же не врач. Если я и могу что-то подсказать, так только на кого подавать в суд.

— Извини, — сказала я.

— А почему ты об этом спрашиваешь? — поинтересовалась она.

— Просто я кое с кем поспорила. Думала, ты сможешь внести ясность.

— Что ж, надеюсь, ты выиграешь.

Я поехала домой, потому что так велела сестра.

Она позвонила и сказала:

— Сейчас твоя очередь.

— Нет, не может быть, я же вроде только что там была, — возразила я.

— Нет, в прошлый раз ездила я. Я все записываю, у меня неопровержимое доказательство, — сказала она. Она училась на юриста.

— Но, Мич… — Вообще-то ее имя было Мишель, но все звали ее Мич, все, кроме нашей матери, которая считала, что это звучит оскорбительно.

— Лайза, — сказала Мич, — хватит ныть.

Я слышала, как она что-то грызет, может, ручку. Я представила себе сестру — синие пятнышки на губах, и еще одна ручка воткнута в прическу.

— Скоро День благодарения, — напомнила я. — Почему бы нам не подождать и не приехать домой обеим?

— Ты что, забыла? Они же уезжают на праздники во Флориду, к Нэне.

— Мне сейчас некогда. У меня работа, ты же знаешь. У меня своя жизнь.

— А мне сейчас некогда ругаться, я готовлюсь к занятиям, — заявила Мич.

Я знала: она сидит на полу, вокруг разбросаны исписанные бумаги и высятся стопки книжек, из которых со всех сторон свисают, как лишайники, желтые липкие листочки. А Мич посреди всего этого широко раскинула ноги и делает балетные упражнения на растяжку.

Из трубки доносится приглушенное покашливание.

— Вовсе ты не готовишься, — возмутилась я. — У тебя там Нейл.