Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези
Шрифт:
— Дамы и господа, сейчас к вам обратится министр, — объявил диктор.
На экране появился министр.
— Разрешите мне дать вам кое-какие разъяснения, — произнес он. — Мы намерены вести эту войну, как если бы это была война.
— Неграмотный повтор, — поморщился я.
— Ш-ш-ш, — остановила меня Джейн.
— Наши действия будут исполнены самого воинственного духа, — продолжал министр. — Мы будем вести себя по-воински.
— Нет такого слова, — возмутился я.
— Ты замолчишь или нет?
— И нас ничто не остановит, — закончил министр. — Вопросы есть?
Я поднял руку:
— Вы умеете разговаривать по-английски?
— Министр тебя не
На телевидении решили, что мы хотим посмотреть на ракеты и бомбы, и на экране появились ракеты и бомбы. Город исчез из виду — можно было рассмотреть только светящиеся следы снарядов и взрывы.
— Интересно, кто там остался в живых? — спросил я.
— Военный корреспондент утверждал, что все разошлись по домам.
— Так это и есть их дома, — заметил я.
— Больше нет.
Я положил руку ей на поясницу, погладил пониже лопаток.
— Иногда ты бываешь такой прозаичной.
— Что в этом плохого?
— Может, и ничего.
— Я иду в постель, — заявила Джейн.
— В постель или спать?
— Спать.
— Тогда я еще немного посижу здесь.
— Как хочешь.
Джейн ушла наверх. Потолок слегка вздрогнул, когда она сбросила один ботинок, потом то же повторилось со вторым. Я лежал на диване и смотрел, как падают бомбы. Вероятно, я задремал, потому что внезапно мне показалось, что они бомбят Нью-Йорк, но не современный Нью-Йорк, а темный и грязный город, каким он запомнился мне с детства. Как будто наши ракеты, управляемые со спутников, смогли проникнуть в воспоминания и разрушить то, чего уже давно не существовало. Я закричал, а может быть, мне только приснился этот крик. Когда сон закончился, через жалюзи просвечивало солнце, а телевизор продолжал работать.
— Мы разговариваем с экспертом по развалинам, — говорил утренний диктор. — Скажите, какие основные ошибки присущи людям, оставшимся под руинами?
Я стер сон с лица и потрогал щеку, на которой осталась вмятина от рубца на кожаной обивке дивана. Как шрам.
Я преподаю английский язык. Долгие годы я хотел стать университетским профессором, даже выполнил почти все, что для этого необходимо, но в последний момент решил, что не смогу преподавать в университете. В моем представлении преподаватель университета должен быть сродни проповеднику, способному встать посреди толпы верующих и громовым голосом уверенно поведать истину. Когда бы я ни пытался вообразить себя на месте проповедника, мои слушатели постепенно отходили все дальше и дальше, пока я не оставался один посреди пустой площади, и мой слабый голос не мог достичь ушей верующих; мои слова не могли убедить даже меня самого. По этой причине я оставил магистратуру и стал учителем английского языка в различных группах: подготовки для тестирования при поступлении в университет, изучения основ языка для самых маленьких, редактирования текстов и в группе изучения американского разговорного языка для способных иностранных студентов, которая была моей любимой. Мои ученики прожили в этой стране не один год, иногда даже всю свою жизнь, но до сих пор не могли ощутить себя полноправными гражданами. На занятиях мы разыгрывали различные жизненные сценки, в которых эти молодые люди могли почувствовать себя — хотя бы на время занятий — частью нации. Суммарная плата за преподавание во всех группах была все же ниже ставки университетского профессора, но у Джейн была хорошая работа на кладбище, и это нас устраивало.
В первый день после начала войны мне предстояли занятия в группе разговорного американского языка. По первоначальному плану группе предлагалось разыграть сцену между ковбоями и индейцами,
— Мы разобьем вас в пух и прах, — заявила миссис Стародубцева.
Должен признать, она была красавицей, в своем роде конечно.
— Ни за что, — усмехнулся Георг Поулиадис.
— Вот увидите, мы сделали это, — сказала миссис Дайал.
— Увидите, что сделаем, — поправил я.
Атакующему отряду я приказал подождать в холле. Тем, кто должен был защищаться, предложил занять оборонительные позиции позади парт. Мы пользовались помещением младшего класса средней школы, где стояли небольшие парты, привинченные к полу. Они вполне могли сойти за окопы или небольшие постройки, которыми, по моему мнению, могли воспользоваться наши враги.
— Хорошо, дамы, — объявил я. — Атакуйте!
Дверь класса распахнулась настежь, но в первый момент мы никого не увидели. Зато раздался голос миссис Стародубцевой:
— Начинался обстрел!
— Начался, — поправил я.
— Бум! — крикнула Лиза Михаэльс. — Бах!
Вошла миссис Стародубцева.
— Я — бронированная колонна, — проинформировала она защитников. — Вы можете стрелять, но это бесполезным будет.
— Будет бесполезно.
— Пах! — крикнул Георг Поулиадис.
— Георг, вы уже мертвы. Вы были убиты во время обстрела.
— Разве я, по-вашему, выгляжу мертвым?
— Не важно, как вы выглядите. Это представлено.
— Это представление, — сказал я. — Или моделирование.
Вошла миссис Дайал.
— Морская пехота! — объявила она.
— Моторизованная пехота, — выкрикнула Лиза Михаэльс из-за ее спины.
— Снайпер, — объявила мисс Барабанович. — Пехота уничтожено!
— Уничтожена.
— Но не вся, — возразила Лиза. — Одному снайперу со мной не справиться.
— Георг, ляг на пол.
— Да здравствует революция!
— Нет, в самом деле, — сказала миссис Сингх, — я сдаюсь, это слишком глупо.
Но игра продолжалась. По мере того как мои ученики обстреливали и бомбили друг друга, возникла необходимость отметить тех, кто был убит.
— Почему бы вам не снимать обувь с убитых, — предложил я. — А те, кто успел погибнуть во второй раз, могут снять носки.
Участники игры согласились, и вскоре защитники «крепости» остались босыми, обуви лишились также и весьма хорошенькие беленькие ножки Лизы Михаэльс. Только миссис Стародубцева, настаивая на своей неуязвимости, осталась обутой. Миссис Дайал размахивала черной теннисной туфлей и кричала: «Оденьте ее! Оденьте ее!», несмотря на мои неоднократные замечания по поводу глагола.
Георг Поулиадис подкрался к миссис Стародубцевой.
— Я ваш пленник, — объявил он.
Миссис Сингх сидела в дальнем углу класса, скрестив руки на груди.
— Только не говорите, что я должна еще и ползать, — говорила она.
— Все ползают, — возразил Георг. — Для того и война. Когда я был во Вьетнаме, мы все время двигались ползком.
Он почти положил голову на колени миссис Стародубцевой.
— Пол очень холодный, — пожаловалась Лиза Михаэльс. — Как долго еще будет продолжаться эта война?