Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика
Шрифт:
К полудню рельсы вдруг кончились, я немножко даже растерялся, но потом увидел впереди просвет между деревьями, прямо там, куда рельсы вели, пошел на просвет, а тут лес и кончился. Смотрю, а поперек еще рельсы положены — настоящие, блестят как новенькие, и, как положено, на высокой насыпи, по обе стороны от них лес стоит, а вдоль никаких деревьев.
Мы просто жуть обрадовались, хохотать стали и обниматься, я ведь на самом деле не верил, что к «железке» выйду.
— У меня уже и нога не болит! — кричит под дождем козявка.
— А
Сели, смотрим, радостные.
— А теперь куда? — спрашивает.
Я так солидно ей отвечаю:
— Это еще надо решить, в какую сторону Литвиновка. Вроде бы в эту. — И я махнул налево рукой.
Как раз наоборот была Литвиновка, направо, в другую сторону, это я чуть потом понял, как отдышался, потому что, хоть солнца не было, я все равно умел находить, где запад, а где восток, меня дядя Витя как-то научил. Сначала-то отец учил, да я не запомнил.
Пошли. У нее нога болит, у меня голова.
Только пошли вдоль рельсов, как вдруг слышим — впереди шум какой-то. И приближается, как тот грохот. Мы в кусты попрятались, смотрим.
Это была дрезина, маленький такой бустерочек, который гоняют по рельсам рабочие «железки», я один раз видел ее в Литвиновке. Но та была старая, некрасивая, с бензиновым мотором и вообще еле-еле бегала, а эта — просто куколка, похожа на прошлогодний спортивный «Крайслер S14–80» открытого типа, чистенькая, сверкает, а в ней два каких-то геморроя сидят, издали я не рассмотрел. А когда подъедут поближе, рассматривать побоялся. То есть не за себя побоялся, за козявку, конечно, я же за нее вроде как отвечал, поэтому уползли поглубже в лес, там, где кусты гуще. Стали ждать, когда проедет.
А она не проехала. Мотор электрический, почти не слышно, так, шипит, они взяли и остановились прямо напротив нас.
Потом слышим — шаги. И кто-то говорит:
— Ну и где он, этот твой аппарат? Не видно что-то.
А голос-то знакомым мне показался. И от голоса того мне почему-то жуть страшно стало. И козявке тоже. Я это понял, потому что она по-другому задышала, быстро как-то. Я ее голову рукой прижал к траве, молчи, дура! Она еле слышно пискнула.
А другой отвечает:
— А ты хотел, чтобы видно? Посмотри, это место само по себе заметное. Здесь лес редкий, да и помоложе, там дальше старая колея есть заброшенная, около той колеи и аппаратик прикопан. Хороший аппаратик, сработан по технологии «хрен увидишь». Вот его и не видно.
Вот где мне страшно-то стало! Прямо ноги отнялись, до того страх забрал. Это были те комиссары, что дядю Витю убили. Оба, я голоса их узнал. Старший говорит:
— Сейчас пойдем туда. Ты мне только еще раз обскажи все, что сделал, не намусорил ли чего? Сам понимаешь, как важно здесь не намусорить.
Тот, Молодой, начинает ему рассказывать о том, что «обработал» оба вагона, даже и одежду забрал.
— Только я не понимаю, — говорит, — зачем нам эти шмотки? На рынке ими торговать, что ли? Товар бы взяли, и ладно.
— Вот
— Спрашиваешь, — Молодой ему отвечает. — Целое представление нарисовал, будто они товар не поделили, да и перебили друг друга. Одного так положил, другого так, оружие в руках, у кого пушки, у кого световухи, рядом шмоток навалил, да и из товара набросано — все как надо. Такую картинку обставил, аж смешно стало. Я потом дрезинку вызвал, товар на ней отвез куда договаривались, выждал сколько надо, потом сразу к тебе. Все.
— Эх, световух, может, и не надо было. Как бы по световухам на нас не вышли. Смешлив ты, да не сметлив.
— Сам же велел.
— Сам велел, сам и засомневался.
— А чего там сомневаться? Никто ничего и не увидит, разве с самолетов сфотографируют. Завтра взрывы, а под взрывами какое расследование?
— Это так, это так, — сказал старший. — Но все равно мусор. Нехорошо. Больше нигде не намусорил?
— Да вроде нигде. Мишняки, сам знаешь, ничего никому не скажут, если только что на Страшном суде показания давать станут, а больше… А, да, вспомнил! Мы же там и дамочку ту убрали, которая на перроне.
— Ну, помнишь, на перроне, позавчера, мы еще мужика ее положили. В натуральном виде такая красотка оказалась, я-тте дам! Даже и не подумаешь.
— Дамочка, — говорит старший. — Это хорошо. Паренька ее тоже положили?
— Да наверняка!
— Что?! Ты что, не знаешь, положили или не положили?
— Да что ты волнуешься? Если он в том вагоне был, то положили без вопросов, просто где-нибудь под трупами затерялся. А если не был, то и тоже вопросов нет.
— То есть ты его не нашел, — говорит старший. — Что ж не искал?
— Так времени не было, сам знаешь.
— Знаю, — сказал старший. — Так, короче. Сейчас давай отольем, что-то я… потом аппаратик пойдем вытаскивать.
— Аппаратик-аппаратик, — задурачился, запел Молодой. — А вот я сейчас свой аппаратик вытащу!
И подходит прямо к тем кустам, где мы с козявкой попрятались. Козявка задохнулась, дышать перестала, чувствую, сейчас заорет. Я ей изо всех сил рот зажал, чтоб не заорала, она подергалась-подергалась и вдруг обмякла. И не дышит вроде, только Молодой рядом журчит.
Все, думаю, удавил я козявку, и так мне что-то нехорошо стало, что я и про комиссаров этих забыл, или кто они там.
А они стоят, журчат. Потом старший говорит:
— Да, нехорошо вышло. Намусорил ты. Особенно со световухами. Теоретически они вполне могут на тебя выйти.
Молодой до того обиделся, что даже журчать перестал.
— Световухи — твоя проблема! Это ты приказал со световухами, я, что ли?
— Моя проблема, мне ее и решать. Так, короче!
— Эй, ты что? — испугался вдруг Молодой. — Ты чего это? Не… не надо! Да я тебе сей…