Лучшие годы - псу под хвост
Шрифт:
— Отец, скажи, пожалуйста, почему ты все время шепчешь? — не удержался однажды Квидо.
— Я — шепчу? — удивленно прошептал отец Квидо.
— Да, шепчешь. Все время шепчешь! Мама, скажи ему, что он все время шепчет.
— Да, шепчешь, — подтвердила мать Квидо. — Шепчешь, бьешь стекло и прячешь куда-то наши книги и фотографии.
— Почему ты это делаешь? — повысил голос Квидо.
— Если ты еще до сих пор их не сжег, — добавила мать Квидо. — Как и подобает настоящему агенту.
Отец
Квидо насмешливо крякнул.
— Я шепчу, поскольку в некотором смысле опасаюсь, — хрипло сказал его отец.
— За что ты опасаешься? — взорвался Квидо. — За свое место вахтера?
— За всех нас, — прошептал его отец. — Они могут все, разве вы этого не понимаете?
На следующий день после обеда он подвел свою жену и сына к окну в спальне и с опаской отогнул занавеску.
— Взгляните… если не верите, — прошептал он.
Квидо с матерью посмотрели в указанном направлении.
У поворота железнодорожного пути под Жаворонком среди деревьев стояла будка, привезенная сюда два дня назад и служившая временным жилищем для нескольких рабочих, которые бетонировали тоннель. У будки сидели трое мужчин.
— А что это, по-твоему? — спросила мать Квидо с явно выраженным презрением ко всей этой комедии. — Бункер КГБ?
— Обратите внимание на антенну, — прошептал отец Квидо.
— Отец, это же телевизионнаяантенна.
— Я давно слежу за ними, — сказал отец, пропуская реплику сына мимо ушей. — Их шестеро, и они регулярно чередуются, но примечательно, что один из них постоянноостается в будке.
— Отец! — воскликнул Квидо. — Они тут ремонтируют тоннель. Тебе это каждый скажет.
Отец посмотрел на сына с сочувствием.
— Тоннель! — прошептал он. — Ты думаешь, ихможет интересовать какой-то дурацкий тоннель?
Отец Квидо все более удручал семью своими странностями. Он практически перестал читать, бродил из мастерской в спальню и обратно, поев, срыгивал, точно малое дитя.
— Это была, по всей вероятности, начальная стадия его психоза, — сказал позднее доктор Лир матери Квидо. — Несомненно, его фантазии не являются в полном смысле слова галлюцинациями! Госбезопасность отнюдь не призрак!
В осторожности, с какой отец Квидо приподнимал оконную занавеску, было что-то невыносимое для матери Квидо. Обычно она читала в спальне, но стоило ему теперь туда зайти, как она тотчас уходила, шумно хлопнув за собой дверью. Казавшаяся некогда забавной история о дядьке мужа, который всю жизнь торговал в скобяной лавке, считая себя при этом придворной дамой Людовика XIV, теперь уже совсем не смешила ее.
Над семьей навис призрак безумия.
Однажды, когда отец Квидо торчал у окна в спальне чересчур долго, нервы у нее
— А теперь садись и смотри! — крикнула она ему.
Она потушила сигарету, мгновенно обулась, причесалась. В ее поспешности было что-то угрожающее.
— Если у них нет собаки, ты увидишь кое-что интересное! — крикнула она мужу и хлопнула дверью.
Отец Квидо повернулся к сыну, словно требуя от него объяснения, но Квидо неприязненно пожал плечами. Оба посмотрели в окно. Небольшая фигурка матери Квидо направлялась к белому домику. С шоссе она свернула на дорогу, по ней — к стальной колее. Поскольку она приспосабливала шаг к расстоянию между шпалами, у нее заметно изменилась походка. Отец Квидо стоял и судорожно сглатывал слюну.
— Если тебя снова вырвет, сам будешь убирать, — сухо предупредил его Квидо, не спуская с матери глаз.
От строительной будки ее отделяло менее двадцати метров. Скорее всего, она что-то крикнула мужчинам, сидевшим у будки по пояс обнаженными, так как оба посмотрели на нее одновременно. Один из них, поднявшись, сделал шаг-другой навстречу ей. Затем все трое о чем-то поговорили и исчезли в домике.
— Я иду туда! — сказал Квидо, когда и по прошествии сорока минут его мать все еще оставалась в будке. Помимо воли и его стал одолевать безумный отцовский страх.
— Нет, ты никуда не пойдешь! — закричал отец, который в течение этих сорока минут раз двадцать спускался и поднимался по лестнице, ведущей в подвальную мастерскую. — Я не хочу потерять еще и сына! — кричал он, совсем позабыв о своем постоянном шепоте.
— Отец, прошу тебя, прими оксазепам и успокойся, — сказал Квидо.
— Я тебя не пущу! — страдальческим голосом кричал отец. — Что ты знаешь обо всем этом?! Что ты знаешь о казнях?! Что ты знаешь о массовых депортациях?!
— Шизик! — взвыл Квидо и выскочил из дому.
Чем больше он волновался за мать, тем большее раздражение испытывал против отца. Уже на шоссе он непроизвольно пустился бежать и чуть было не разбил лодыжку о красноватые камни между рельсами. Но когда прибежал, запыхавшийся, к будке, нашел там лишь двух молоденьких, чуть постарше себя, солдатиков. Они лежали на расстегнутых спальных мешках и, передавая друг другу полупустую бутылку, поочередно потягивали из нее.
— Если ищешь мать, то ее уже нет. Уехали все, — засмеялся один из них.
— Куда? — выкрикнул Квидо.
Солдатик пожал плечами.
— Почему? — крикнул Квидо, буквально теряя рассудок.
— Не ори, парень, — сказал второй солдатик. — И успокойся. Я тебе что, фараон?
— Все о’кей! — сказал Квидо и бросился назад.
Он увидел мать, только когда она в сопровождении трех солдат возвращалась через сад домой. Чуть под хмельком, она весело смеялась и, как обычно в таких случаях, очень мягко выговаривала слова.