Лучший день в году
Шрифт:
Он установил камеру на подоконнике снаружи так, чтобы в объектив попадала почти вся площадь комнаты, вторая камера была настроена у него на двор, закидал подставки снегом, а на сами камеры сзади напялил белые чехлы. Чтобы вдруг кто-то с улицы не заметил и не стащил. Все закрепил, проверил еще раз, остался доволен и, не торопясь, двинул в магазин.
Он не боялся, что его заметят во дворе. Никогда не боялся. Когда эти двое уединялись, весь остальной мир переставал для них существовать. Потому что, как казалось Илье, эти двое
Он пришел в магазин, когда на часах было около десяти утра. Точно запомнил, потому что продавщица как раз разогревала себе завтрак в микроволновке. Пахло жареной печенью и картошкой. И у промерзшего насквозь Ильи просто слюнки потекли.
Он окинул взглядом пустой магазин, повнимательнее присмотрелся к продавщице. Молодая, сочная, невостребованная, судя по алчному взгляду, брошенному на него. И решил, что небольшой флирт на Рождество пойдет ему только на пользу. Почему этим двоим, оставшимся на скомканных простынях, все можно, а ему – нет?
Он купил бутылку самого дорогого коньяка, какой там нашелся. Попросил разрешения выпить, получил его и тут же завел с молодой женщиной банальный разговор о погоде, празднике, одиночестве и прочей ерунде. Потом налил и ей. Она охотно с ним выпила, предложила ему закусить ее обедом.
Бутылку они в результате распили на двоих. И обед смели до крошки. А потом все стало еще банальнее. Людмила шлепнула на стеклянную дверь «закрыто». Заперла магазин. Увлекла Илью в подсобку. И они предались скоростному скотскому сексу прямо на полу, застеленном его пуховиком. В конце концов, он сегодня слишком долго наблюдал за чужой похотью, мог позволить себе расслабиться.
Вернулся он на наблюдательный пункт почти через полчаса. И очень удивился, обнаружив перед домом совершенно другой автомобиль. Белоснежного «Ситроена», привычно сливающегося по цвету с зимним пейзажем, не было. Вместо него стояла совсем другая машина. И она, что странно, работала на холостом ходу, хотя за рулем никого не было.
Илья осторожно прокрался вдоль стены дома до своего наблюдательного пункта, убрал с подоконника камеры со всеми приблудами. И украдкой заглянул в окно.
Боже мой!! Что там творилось!!
Это чудовище трепало женщину! Несколько раз ударило, грубо, до крови. И еще оно орало! Орало так, что Илья слышал.
В какой-то момент ему вдруг захотелось вмешаться. Захотелось остановить эту вакханалию. Дать в морду монстру, превратившему прекрасное тело женщины непонятно во что, в боксерскую грушу для издевательств. Он вовремя опомнился. Объяснить свое здесь присутствие он бы не смог, как бы ни старался.
И Илья притаился.
Он видел все, что происходило потом. Все!! И все снял. Все!!
И летел потом, сломя голову, заснеженными улицами поселка, старательно увиливая от проезжей части. Тот человек мог увидеть его. Мог догадаться. Этого допустить было
Он вернулся домой, заперся, плотно занавесил окна. Но все равно не включал свет. Все равно просидел почти до самого утра в ванной, снова и снова просматривая запись.
Женщина мертва. Это он знал теперь точно. Ему Танька звонила и шепотом просила исчезнуть куда-нибудь на время.
Сука, сука, сука!!
– И не вздумай никому… Слышишь, придурок?! – шипела она на него сдавленно и страшно. – Никому не смей рассказывать, что ты для меня делал! Понял?!
– Не дурак! – фыркнул тогда Илья. – Но за эти кадры ты мне должна…
– Все, братец. Шоу окончено, – перебила она его почти громко. – Больше ни цента не получишь, никогда! Теперь нет надобности…
Так со смертью шикарной красавицы иссяк источник его стабильных доходов. Дальше – больше. Его перестали приглашать на съемки; предложения, сделанные им, отклонялись. Его жизнь стремительно покатилась под откос. Одна за другой начали пропадать из дома дорогие вещи, мебель, камера. Появились какие-то странные друзья с мутными взглядами. Он разрушался как личность и понимал это. Но ничего, ничего не мог с этим поделать!
Эму даже казалось, что мертвая красавица мстит ему с того света. Мстит за то, что он струсил и не вмешался. А ведь вмешайся он, и она осталась бы жива. И сын ее не осиротел бы. Хороший мальчишка, Илья его видел. Столкнулся с ним и его отцом в коридоре перед кабинетом следователя, куда Илья явился спасать этого самого отца. И ведь опять по просьбе этой толстопятой коровы – Таньки. Она снова попросила.
– Ты же знаешь, что он не виноват в ее смерти, Илюша, – увещевала его она, притащившись как-то год спустя к нему в эту квартиру. – Ведь посадят, мальчишка второй раз осиротеет. Спаси их, братишка…
И он спас. И не потому, что эта тварь попросила. А потому, что дико нужны были деньги! Много денег! Он как раз проигрался в карты сдуру. Тварь заплатила…
Они встретились, все обговорили. Потом выложили перед следователем все, включая фотографии, которые можно было показать. И все! От Генки отстали. Он остался на свободе, пацан остался с отцом, Танька через три года осталась с шикарным мужем.
А он? Он-то с чем остался? Со своей сраной тайной?! А кому она теперь нужна? Восемь лет прошло.
В дверь вдруг стукнули два раза, потом пауза и частой дробью восемь раз. Ясно, явился Сопун – Васька Сопунов – местный авторитетный алкаш, переселяющийся с началом лета на помойку и что-то неприлично зачастивший к нему в последнее время. С ним он вчера пил, нет? Или позавчера? Ничего не помнит.
Илья снова повозился. Свесил ноги. И почудилось вдруг, что на них надеты огромные надувные штаны, в которых не ощущалось ни коленок, ни пяток, ни бедер. Даже зад онемел. А в голове будто перекатывался громадный валун, так было тяжело и больно.