Лучший экипаж Солнечной. Саботажник. У Билли есть хреновина
Шрифт:
– Она–то, надеюсь, не известный физик? – интересуется Билли, вылезая из кондиционированной прохлады на жгучее солнце.
– Не известный, – лейтенант хмыкает. – Просто физик, у мужа на побегушках. И тоже не в восторге от идеи привлечь вас к поискам. Но она в первую очередь мать, и я ее уболтал.
– Ну дела, соси бензин… – сокрушается Билли.
Как многие сильные мужчины, повернутые на романтике космических далей, Билли терпеть не может тех, кто не верит в чудеса.
Вторник.
Дальше прихожей нас не пригласили.
– Ну? – спросила миссис Сэйер.
Выглядела она лет на сорок и не производила впечатления женщины, у которой погибла дочь. Скорее, женщины, которая десятые сутки в непрекращающейся истерике.
Была миссис Сэйер растрепана, босонога и одета в какую–то бесформенную рухлядь.
Мы ей сразу не понравились.
– Покажите мне Сару, – попросил Билли.
– Что?
Не знаю, как лейтенант ее «убалтывал», но, увидев нас, мисис Сэйер, похоже, расхотела сотрудничать. Думаю, ее сейчас коробило от одного вида любого человека, мало–мальски довольного жизнью.
Билли под взглядом женщины сутулился и прятал руки в карманах. Снять камень с шеи он и не подумал. Здесь этот цирковой номер только все усугубил бы.
Я буквально слышал, как Билли перебирает в уме слова. Одна неудачная фраза, даже интонация, могла спровоцировать женщину взорваться. Несчастная только и ждала, на кого бы обрушить накопившуюся злобу. Город похоронил ее дочь и забыл, лейтенант надеялся отыскать в лучшем случае труп, а тут явились мы, не местные – вот нам и по шеям за всех сразу.
– Миссис Сэйер, я же вам объяснил… – начал лейтенант.
Надо было взламывать ситуацию. И быстро.
Я покачнулся, буркнул: «О, черт…», закатил глаза и тяжело оперся плечом о стену. Миссис Сэйер удивленно посмотрела на меня. На миг она раскрылась, тут я ее и поймал. Взял на жалость.
– Давай, Билли, – прошептал я.
Билли шагнул к женщине, застывшей неподвижно, схватил за руки, положил ее ладони себе на виски.
У меня за спиной пятился к выходу лейтенант.
Время растянулось. Где–то тикнули один раз антикварные ходики. В гостиной. Эти часы купил на гаражной распродаже дед миссис Сэйер.
Она была несчастлива. Ей не нравилась роль тени удачливого мужа. И роль послушной жены мужа. И роль матери странной девочки. Эти три ипостаси убеждали миссис Сэйер в том, что она какая–то неполноценная. Другим женщинам удавалось реализоваться в профессии, у них были милые домашние мужья и росли нормальные дети. А Вере Сэйер не повезло. И она ничего не могла изменить.
Потом она нашла отдушину – поверила, что у ее дочери не отклонение от нормы, а редкий дар. Заново подружилась с девочкой. Стало легче.
Она мечтала уехать в большой город. Там бы у нее все получилось.
Девочку она забрала бы с собой.
А теперь у нее и девочки не стало.
– У–у, – промычал Билли. –
Он уже стоял рядом, держа меня под руку.
– Вам нехорошо… Иван? – спросила Вера Сэйер.
Наконец–то американка произнесла мое имя правильно.
– Спасибо, не беспокойтесь, миссис Сэйер. Акклиматизация. Я всю прошлую неделю проторчал в Анкоридже. А здесь такая жара… До свидания, миссис Сэйер.
Мы выскочили из дома, шатаясь и пыхтя.
У машины страдал лейтенант. Я с ходу блеванул ему под ноги, эдак по–приятельски.
Лейтенант сразу ощутил себя при деле, полез в салон и достал из холодильника бутылку воды.
– Есть контакт? – спросил я Билли.
– Ты пей, – сказал Билли. – Душевно она тебя поела, хлоп ее железку. Есть контакт, есть. Лейтенант, карту.
Я прополоскал рот, напился и швырнул пустую бутылку в цветник.
На самом деле я бы с удовольствием запузырил ее в окно дома Сэйеров. И плевать, что горе у людей. Когда тебя выжрут до нулевой отметки, злость испытываешь звериную. Сейчас мне хотелось эту женщину как минимум изнасиловать за то, что я сам и натворил. Такая вот странная логика.
Никто меня не просил раскрываться перед Верой Сэйер и подпитывать ее измочаленную душу своей энергией. Но в момент прорыва сознания я разглядел, до какой степени бедняжка несчастна и подавлена. Мне стало до боли жалко ее, и я позволил женщине взять столько моих сил, сколько понадобится.
Ну, она и хапнула.
Не удивлюсь, если Вере сегодня приснится, что у нее потек ходовой реактор, и она среди ночи заорет супругу в ухо: «Диспетчер, мать твою, дай полосу! Иду на вынужденную, радиационная опасность, кто не спрятался, я не виноват!!!»
То–то смеху будет.
Над капотом машины светилась карта.
– Здесь, – Билли ткнул пальцем чуть ли не в самый центр болота. – В радиусе ста–ста пятидесяти ярдов.
– Живая? – спросил я.
– Вряд ли, потому что я не смог взять пеленг. Ухватил только последнюю смену курса и прикинул физические возможности девочки. Главное, больше ей негде быть. Либо она здесь, либо я ничего не понимаю. Не провалилась же Сара сквозь землю, прямо в Африку, хлоп ее железку!
– Кларисса! – Лейтенант уткнулся носом в ком. – Поднимай спасателя! Даю координаты…
– А пойду–ка, – решил я, – пообнимаюсь вон с той молодой яблоней.
– С грушей, – поправил Билли.
– Гребаный педант, – отозвался я и пошел обниматься с грушей, стараясь не думать, что дереву от моих объятий придется тухло.
И вообще, это просто груша. Или яблоня.
В голове все путалось. Никогда я ни с одним человеком не сближался ментально так, как с Верой Сэйер. А у нее внутри жил целый вихрь эмоций. Всегда. Страстная натура, засушившая себя в угоду мужу. Так родители воспитали. Она с детства ломала себя под других. Ее за это дочь и жалела, и презирала.