Лучший ингредиент любого зелья - это огневиски
Шрифт:
— Я тебе так скажу. Если ты будешь запирать волка внутри, то это ничем хорошим не закончится для твоего ментального состояния. Волка нельзя стыдиться, нельзя прятать и уж — тем более — отрицать. Его надо принять и жить. Иначе, будешь как Ремус Люпин.
— А что Люпин? — немного сварливо прозвучал ее голос. Люпин был ее другом, она не позволит этому очернять его память.
— Мы им пугали новичков в Стае, — иронично начал егерь, но увидев ее грозный взгляд, спохватился и продолжил примирительно, — Понимаешь, мне кажется, не было на свете более печального оборотня, чем он. Так тяготиться
— Ну что ж, теперь вам больше некем пугать, — мрачно сказала она, смотря на него исподлобья.
— Да и некого! — в ответ весело оскалился Скабиор. — Ладно, Луна тебе дорогой, собрат!
Он поднял свой бокал, вопросительно глядя на нее. Гермиона присоединилась:
— И твоей жене Нимфадоре Тонкс, — еле сдержав слезы, сказала она. Сколько бы она отдала, чтобы сейчас услышать сердитый возглас «Не смей называть меня Нимфадорой!».
Не чокаясь, они оба выпили по глотку скотча из почти опустевших стаканов. Воспоминания об этой паре всегда вызывали в ней боль.
— Я смотрю, ты по своим не сильно скучаешь, — отвернувшись от егеря, спросила она, стараясь придать голосу больше язвительности.
— Мы провели вместе достаточно времени. Потом они умерли, а я пошел дальше. Ты боишься, что я вдруг буду мстить за них или что? — он ехидно засмеялся. Гермиона повернулась к нему удивленно.
— Ну, они же были твоими друзьями?
— Может, и были, — дернул уголком рта Скабиор. Он взял бутылку в руки и долил еще скотча в их бокалы. Гермиона вдруг поймала себя на мысли, что они так просто сидят и общаются, да что там — болтают обо всем — вместе с чертовым егерем. Что с ней не так? Меж тем ночь уже сгустилась настолько, что они сидели почти в полной темноте, только луна освещала их бледным, неверным светом.
— Не знаю, может, я сейчас тебя удивлю, но после всей этой заварушки с моей семьей, привязываться к кому-то, вот это вот всё, было бы глупо с моей стороны, разве нет? — он скривился, будто вместо скотча в его бокале плескался отвар из морщерогих кизляков.
— Стая не стала твоей второй семьей? — спокойно спросила она и вздрогнула, когда егерь засмеялся странным, совсем невеселым смехом.
— Ага, а Фенрир пек по выходным нам булочки с тыквой?! — он опять засмеялся, а потом сделал глоток из бокала. — Нет, конечно. Стая это банда. С иерархией, с четкой структурой подчинения и распределенными обязанностями. Никакой романтики, детка, эта формация не предполагает.
Гермиона фыркнула в ответ.
— И каковы были твои обязанности?
— Попал я туда лет в 19, по-моему. Начал с подай-принеси, но так как у многих ребят не было вообще никакого образования, то выбиться вперед на их фоне не составило труда. Я показал Фенриру, что могу дать Стае, и он меня заметил. Незаконный оборот незаконных зелий и много других незаконных вещей, о которых мне придется спорить с тобой, если ты продолжишь спрашивать.
Гермиона в ответ только усмехнулась. В самой его фразе было слишком много слова «незаконно», чтобы она надеялась на какую-либо конкретику.
— Да я и не надеюсь, что ты расскажешь в подробностях. Ты не похож на человека,
— А на кого похож? — склонил голову егерь, внимательно за ней наблюдая. Острое зрение помогало хорошо видеть даже в этой темноте.
— Помнится, ты как-то похвалялся, что ты самый хреновый из оставшихся. Неужели у тебя есть какая-то аддикция покруче сверхволка Монтеррея? — скотч растекался по телу приятным теплом. Девушка осмелела и решила поддеть егеря.
Тот оценил и гиенисто рассмеялся.
— Не, просто Монтеррей должен быть мертвым. Но мне ли об этом говорить.
— Что планируешь делать с этим? — спросила она.
Мужчина подпер рукой подбородок.
— С чем именно? — он скосил глаза на нее. В темноте она больше угадывала его движения, чем видела их. Но никто из них не пытался наколдовать источник света. Темнота озера уравнивала.
— Со своими смертями, — фыркнула Гермиона.
— Ну, я надеюсь, не добавить к ним третью в следующий четверг.
— Все ты понял, не увиливай, — с притворной строгостью сказала она. Ночь становилась все очевидней. Контуры гор совсем исчезли, осталась только бесконечная темнота, наполненная звездами и луной. Как вверху, так и внизу. Озеро идеально отражало небосвод, вода почти полностью остановила течение. Красота ночи опьяняла покруче скотча, а вернее было бы сказать — вместе с ним. В такие ночи особо остро чувствуется вкус жизни.
— Оставить все как есть.
— Я думаю, что нам бы стоило взять с собой в четверг Гарри или Рона, чтобы они могли поймать его на покушении, с поличным и передать в руки аврората. С тем, что у нас есть сейчас, мы не сможем добиться его заключения, потому что высшие чины его защищают. Это будет очень громкое дело. Если все пройдет удачно, ты не думал о том, чтобы ожить? — выпалила Гермиона.
Мужчина рассмеялся невесело.
— Ожить как кто? Как Скабиор? Он был никем и умер так же.
— Как МакНейр, например.
— Тоже не велика потеря. Хотя подкинуть такую свинью матушке, — даже в темноте она почувствовала, как он оскалился. — Звучит заманчиво, но…Нет! Я не могу переиграть эти партии, Гермиона.
— Но ты бы мог тогда жить нормально! — воскликнула она.
— Что ты имеешь в виду под нормально?
— Не прятаться, быть собой! Я думаю, Визенгамот при рассмотрении твоего дела смог бы за твою помощь в раскрытии убийств пойти на встречу и, например, не сажать тебя в Азкабан, а заменить его на что-нибудь условное.
Скабиор даже умилился тому, как наивно эта девчонка говорила о том, что он мог бы пожелать пойти на суд, что бы что? Жить нормально! Он гиенисто засмеялся, шкурой ощущая ее удивленный взгляд.
— Ты должно быть шутишь? Никуда я не пойду, конечно. Я уже связывался с Министерством, теперь пять лет прячусь от тех же людей, которые нанимали меня в егеря, — скотч его хорошенько расслабил и сильно лаяться с девчонкой не хотелось, остро — как, например, утром — он не стал реагировать. Ему нравилось с ней болтать здесь и сейчас. — Ты думаешь, что имя делает меня собой? Все мои имена мертвы, а я вот он, здесь. Меня более чем устраивает текущая жизнь и работа, как ты можешь заметить, совсем не бедствую.