Лучший исторический детектив
Шрифт:
Гроссман кивнул и вышел в тёмный коридор. Из подвала тянуло сыростью и очень хотелось курить. Гроссман вышел на улицу, быстро скурил папиросу и пошел передать просьбу Мрозовского.
— Вам, Вениамин, следует поразмыслить на досуге, — громко сказал Мрозовский сидевшему напротив Вене и указал на дверь. — Нечего порядочным людям в тюрьме делать. Вы молоды, у вас вся жизнь впереди. Так что, прошу. Вы свободны.
Из Управы Веня выходил без особой радости. Он думал над тем разговором, что произошёл между ним и Мрозовским. Тихий шёпот до сих
Толстые подошвы ботинок глухо отстукивали по брусчатке. Ноги сами несли Веню домой. Дома всегда хорошо. Дома ждёт Рузя. Менее всего Веня хотел думать, что она уже успела связаться с каким-нибудь хахалем. Он представил, как неожиданно войдёт сейчас и притиснет Рузю к прилавку, зажав в ладони полную грудь. Рузина грудь, тяжёлая и тёплая, аккуратно ложилась в большую Венину ладонь. От мечтаний у Вени сладко заныло в паху. Он сглотнул и сделал шире шаг.
На рынке не было многолюдно, а те, кто знал Веню в лицо, удивлённо пялились на него, как на диковинное животное: выкатив глаза и не издавая ни слова. Только, когда он проходил мимо мясной лавки, пан Марек хмуро спросил:
— А ты никак вернулся? Что так?
— Деньги закончились, — ответил Веня и широко улыбнулся.
— Деньги, говоришь?… А чего скалиться, как жеребец?… Будто бы я не знаю, что там денег не надо?
— Денег везде надо, пан Марек, — нахмурился Веня. — Только на том свете их не надо.
— Это тебе покойнички твои рассказали? То-то такой умный вернулся.
— Покойнички, пан Марек, ничего не говорят, — ответил Веня и вошел в свою лавку.
Рузя, увидев в дверях Веню, выронила сдобную булку и закашлялась.
— А ты чаю хлебни, Рузюнця. Не дай Бог подавишься, а ты мне еще живая нужна, — тихо сказал Веня, делая шаг к ней навстречу.
Рузя кивнула, выкатив глаза, отпила из стакана чай. Она пила большими глотками, давясь и не сводя глаз с бывшего жениха. Радости в её широко распахнутых глазах Веня не заметил.
— Не ждала? — Веня прошёлся по лавке, посмотрел на пустые полки и остановился возле Рузи. Схватил за руку и притянул к себе, зашептав в ухо: — Думала, меня засудят и всё тебе достанется? Уехать хотела? А зря ты, Рузюнця, не уехала… Нашла уже себе хахаля?
— А ты меня не пугай! — крикнула Рузя. — Пуганая я! Какое твое дело, кого я нашла? А если и нашла, то что? Ты мне кто? А никто! Я сейчас уйду, а когда вернусь, что духу твоего здесь не было!
— Если я захочу, то ты никуда не пойдёшь.
Веня стоял перед нею натянут, как струна. Бледный с лица и сжав кулаки.
— Ничего ты мне не сделаешь, — ответила Рузя. Она смотрела на него, как рассерженная кошка смотрит на того, кто приблизился к ней слишком близко. — У меня теперь такой кавалер, что тебе лучше уйти и забыть сюда дорогу. Доктор Зеленский тебе не чета!
Веня зло сплюнул в пол и схватил Рузю за рукав
— Моё мне отдашь, и я уйду. То, что в тайнике лежало. Такая курва, как ты, в округе не редкость — еще одну подберу.
— А ты сначала подбери!
Звон пощечины оглушил, лицо у Рузи запекло огнём, а в глазах потемнело.
Молодая кровь взяла своё. Игривая и горячая она взбудоражила помыслы обоих и толкнула друг к другу. Рузя уже совсем не думала о свадьбе Зеленских и том обществе, которое могло бы попытаться принять её, сироту. А Венина злоба выплеснулась на упругое Рузино тело пылкими поцелуями, и он жадно и больно прикусывал его губами, пытаясь выпить грешное без остатка. Рузя стонала и всхлипывала, зажатая крепкими ладонями, а крепкий запах пота будоражил, как на скачках.
Распались они так же неожиданно, а теперь смотрели друг на друга, тяжело дыша, и глазами продолжая впитывать ту страсть, что ещё кипела в их телах.
— Уходил бы ты, Венечка, — заговорила Рузя. — Нам вместе всё одно нельзя. Что мы вместе? Два никому не нужных, осиротевших человека. А порознь сможем выжить. Мы ж через год другой дитё сострогаем и куда потом? Ты запьёшь, а я стану толстая и злая на весь мир. Или опять обоих в подвалы упекут.
Веня слушал её и смотрел только на выгнутую красивой дугой верхнюю губу, чуть припухлую и такую сладкую. Так бы и целовал её дни и ночи напролёт. Свою Рузю. Он понимал, что в её словах есть правда, но не мог согласиться и хотя бы один раз кивнуть, или как-то иначе обозначить это согласие.
К ночи он ушел. Рузя проревелась, собралась и пошла к Зельде — единственной подружке.
— Чего воешь?! — сонная Зельда, одетая в одну только тонкую рубашку, поправила шаль на плечах, толкнула в бок подругу и по новой налила в рюмки. — Давай-ка ещё разик поднимем и спать пойдём.
Рузя покивала распухшим от слёз носом, высморкалась и подняла рюмку.
— Я ж сама его, понимаешь? Выгнала сама!
— Ну, выгнала. Так ведь правильно всё сказала. Не судьба вам вместе. Да, не думай ты, забудь. Ты вон с Зеленским на свадьбу к дочери пойдёшь.
— Зелюнця, я ж с ним не пойду, — замялась Рузя. — Зеленский женат.
— А как же ты?…
— Приду, будто бы я гостья со стороны невесты или жениха.
— Это он тебе такого насоветовал? — удивилась Зельда.
— Нет, это я сама так придумала, — зло ответила Рузя и хлопнула пустой рюмкой по столу. Рюмка разлетелась на осколки и из Рузиных пальцев часто-часто закапала кровь.
Рузя вскрикнула и затрясла пораненной рукой перед собой. Тёмно-красные капли быстро впитывались в скатерть, оставляя на ней бордовые пятна.
— Да сядь ты спокойно! — закричала Зельда, пытаясь схватить её за руку. — Вот как с тобой можно водку пить? Обязательно что-то приключится!
Зельда попричитала, но быстро замотала два пораненных пальца подруги принесённым из комнаты белым лоскутом.
— Не к добру это, — прошептала Зельда, глядя на выставленные вперёд забинтованные пальцы Рузи.
— Что не к добру? — спросила протрезвевшая Рузя.
— Я, с перепугу, руку тебе не тем лоскутом замотала. Это с платья лоскут.