Лучший исторический детектив
Шрифт:
— Какой услуги?
— Я потом скажу, если будете хорошо себя вести. Так куда мы направляемся?
От возможности выбирать самому пан доктор задышал чаще, расплылся в улыбке и решительно спросил:
— Вы не хотели бы за город?
— Отчего бы не захотеть. Но вы обещаете быть ко мне внимательны и нежны.
Условие было принято. Когда их автомобиль остановился на берегу маленькой речушки, под сенью старого дуба, пан доктор постарался проявить оба эти качества по максимуму, нырнув между изящных ножек под подол из креп-жоржета в мелкий цветочек. Рузя тихо постанывала,
Час спустя, Рузя сидела на расстеленном пледе и жевала травинку, рассматривая бокал с вином на свет. Вино было Токайским — для Рузи почти роскошь — в тонком стекле отливало янтарём и словно светилось изнутри. Аромат вина напоминал букет цветов, запахи разнотравья и немного ржаного хлеба.
Рузя закрыла глаза и улыбнулась — скоро её примут в обществе, а раньше попасть туда она и думать не смела. Пан Доктор лежал здесь же, на пледе, и тихо похрапывал.
Закончив рассказ, Рузя, отпила маленький глоточек кофе, оттопыривая мизинец.
— День определённо удался. Мы чудесно отдохнули, — сказала Рузя.
— Не похоже, — сказала Зельда, хмурясь и наливая кофе из старой, медной турки с замысловатым рельефом по бокам.
— На что не похоже?
— На важную пани из общества.
— Это почему не похоже?! — заорала Рузя. — Это ты от зависти так говоришь, что не тебе, а мне так подфартило! А тебя, жидовку, и не берут в общество!
— Рузюнця, тебя можно по парижской моде одеть, всё равно по-крестьянски будешь смотреться, — рассмеялась Зельда, и, не обращая внимания на хамство, поставила на стол сливочное масло и белый хлеб. — А пан Зеленский — еврей. Это если ты не знала.
— Как это еврей? — брови у Рузи взлетели вверх. — Он доктор! А откуда тебе знать-то?
— А разве доктор обязательно должен быть не евреем? — зашлась от смеха Зельда. — Пан Зеленский двоюродным племянником моей маме приходится, а мне выходит какой-то там брат.
Рузя растерянно посмотрела себе на ладони, рассматривая линии на них. Линии сплетались, пересекались и снова разбегались в разные стороны.
— Зеля, ты не знаешь, где можно хорошего хироманта найти?
— Кого найти?! Херо… что?
— Хироманта. Это тот, кто по линиям руки может жизнь предсказывать.
— Рузя, твою жизнь я лучше всякого предсказателя могу рассказать. Ты, главное, ни в какое дерьмо больше не вляпайся. Не всегда может статься сойтись в тюрьме с дамским угодником.
Рузя зло хмыкнула и пнула Зельду под столом.
— Не говори при мне этого слова. А то…
— А то что? До чего ж ты ещё неразумная, — качала головой Зельда и гладила Рузю по волосам. — Откуда в такой миленькой головке столько злости? Тебе замуж нужно и ребёночка родить. А лучше двоих. Женщина, когда родит, всегда меняется. Мягче становится, женственнее.
Рузя положила голову на колени подруге и разревелась. Плечи её тряслись и вздрагивали, начиналась икота, а слёза продолжали литься рекой.
— Ну, поплачь, поплачь. Легче сразу будет. Плакать человеку нужно, иначе болезни изнутри съедят. Мне мама говорила.
— Прости меня! Не
— Конечно, не со зла, конечно…
Рузя успокоилась, села ровно, посмотрела на Зельду и спросила:
— А правду говорят, что пани Зося в интересном положении?
— Ну, правду, — нехотя ответила Зельда. — Никто не скрывает, ты сама всё увидишь на свадьбе. Только зачем языками чесать? Можно подумать, что кто-то умудрился родиться так, чтоб живота не было видно? Главное, что ребёночек с отцом расти будет. Вот нас вовремя родили, и что? Где наши семьи? Кому мы нужны? А ты туда же, повторяешь за бабьём разные глупости, а еще в светское общество собралась! А чего вдруг тебя пригласили? Расскажешь?
— Что здесь рассказывать, — пожала плечами Рузя. — Это и есть та самая маленькая услуга, о которой я попросила Котика.
Рузя уже видела себя в роли нежной молодой супруги известного доктора. Представляла, как станет проводить приёмы в их доме, как гости будут улыбаться ей, хозяйке, а сама она кивать и улыбаться. Кому-то немного улыбаться, а кому-то и несколько слов сказать можно. Вокруг резвятся их с Зеленским дети и жизнь прекрасна.
Все панянки, а особенно юные, имеют склонность фантазировать будущего мужа. Не успеют на свидание сходить, как сразу в мыслях под венец бегут и внуков крестят. Вот и Рузя позволила себе такую слабость.
— Твой-то кавалер где? — ехидно спросила Рузя, шмыгая носом.
— Сосед в кавалеры набивается, — важно ответила Зельда, едва сдерживая смех.
— А что ты так о нём? — заинтересовалась Рузя. — Так плох женишок?
— Никакой ещё не женишок, хотя и мечтает, — улыбалась Зельда. — В больнице служит.
— Тоже доктор?!
— Вроде того, но сейчас продукты в больничку закупает.
— Накормит от пуза, — хихикала Рузя. — А что за больница и как женишка зовут?
— Больница та, что монашеская, фелицианская. Здесь рядом. Зовут — Тодор Шумейко. Ты видела его: лохматый такой, с шевелюрой. Помнишь, помогал корзину с рынка нести?
— Так он ничего из себя, — подмигнула Рузя. — Глазки красивые.
Зельда передернула плечами и сменила тему разговора.
Сосед Тодор Шумейко встречался ей чуть не каждый день. Всякий раз он провожал Зельду влюблённым взглядом, вздыхал, а потом здоровался.
— Доброго дня, пани Зельда.
Тодор не хотел называть Зельду мадам, но смотрел на неё с таким трепетом, что она ему это прощала. Кроме того он по-соседски заходил и угощал больничными продуктами. Зельда благодарила, а угощенье брала, чтобы не обидеть.
Однажды она даже представляла себя женой Тодора, но от этого представления Зельде стало вдруг смешно и грустно одновременно. Что же такое должно произойти, чтобы она, Зельда Марш вышла замуж за простого поляка? А не понять, что! Вот что должно произойти. Зельда допускала только масштабную трагедию и не иначе. Знала она, что если бы не скорая смерть родителей, то не стала бы она шить для богатых клиенток, да и в Варшаву ехала бы только, чтоб нарядов купить, да парфюмов разных. И то, если бы отец отпустил. Не любил он, когда без дела шлялись.