Лучший исторический детектив
Шрифт:
— А служанки? За что ты убила Хельду и Норит?
— Ну, эти-то вполне заслужили свою смерть. Молодая наглая девчонка кое-что увидела и принялась меня донимать угрозами. А старая что-то заподозрила, стала коситься в мою сторону, и это было опасно. Пришлось их убрать.
— Хорошо, это понятно. А чем тебе не угодила молодая графиня Гильдебранда, что ты запустила своих милых помощниц в её опочивальню?
— А вот в этом вам меня обвинить не получится, брат Бенед. Это чистая выдумка взбалмошной избалованной девчонки. Ведь она ничем не может доказать свои слова.
— Подумай сама, Берта, ты же умная женщина. Ни к чему ведь было убивать служанок, если ты не замыслила зла
Берта метнула в дознавателя злобный взгляд — ну и въедливый же тип, такого она не ожидала.
— Рива, как квочка, ни на шаг не отходила от молодой госпожи, оберегала её от всего, прямо противно было смотреть. А выманить её из дома было проще простого, у каждого ведь есть свои слабые места. Эта дурочка, как я узнала, в молодости согрешила и родила ребёнка, мальчишку. И умудрилась спасти его от неминуемой смерти, спрятав на дальнем хуторе. Там она его проведывала время от времени, и мальчишка признавал её за мать. Это было вдвойне противно. Ну, я и шепнула ей, что с хутора пришла весть, будто мальчишка занемог. Она и понеслась, сломя голову.
Эти циничные слова покоробили всех в зале. Гильдебранда широко открыла глаза и прижала руки к груди. Граф нахмурился. На лице капитана стражи проступило отвращение. Но брат Бенет оставался невозмутим.
— А скажи нам, Берта, как ты сама не боишься своих гадюк? Как справлялась с ними? Ведь эти твари опасны для всех.
Берта слегка расслабилась.
— Ну, этому меня давно научила старая ведунья на болотах. Змей надо любить, и они ответят вам тем же. Мне очень нравилось, когда они, ласкаясь, обвивали мои руки и …
В глазах женщины появилось мечтательное выражение.
— А почему ты убила графа Арнульфа, Берта? — задал неожиданный вопрос дознаватель.
— Он … — вскинулась женщина, и, поняв, что выдала себя, сникла. — Я не понимаю о чём вы.
Таким испытанным приёмом брат Бенед получил на своём веку не одно признание вины. И Берта тоже попалась в эту ловушку.
— Всё ты отлично понимаешь, женщина, и будет гораздо лучше, если ты расскажешь всю правду. Поверь мне, епископский суд куда страшнее суда графского, и я не советовал бы тебе стремиться попасть туда.
Присутствующие в зале замерли, не дыша. Даже сам граф, побледнев, как полотно, потерял, казалось, дар речи. Дело принимало совсем другой оборот, куда более страшный. Берта же смотрела на дознавателя, не отрывая взгляда. И в глазах её разгорался огонь ненависти, дикой, безрассудной и оттого очень страшной.
— Ты хочешь знать, за что я убила его, нюхач, так я скажу тебе. И пусть кара Господня падёт на души всех, кто посмеет обвинить меня за это.
Женщина, казалось, потеряла власть над собой. Ею владела только лютая, всепоглощающая ненависть, перед которой отступило всё остальное.
— То, что он сделал со мной, заслуживало тысячи смертей, и того было бы мало. Граф увидел меня в селении и потребовал, чтобы я пошла в услужение к его дочери, которая только недавно вышла замуж и уже носит под сердцем ребёнка. «Ты станешь кормилицей и нянькой её младенца, — сказал он, — и будешь жить в замке». Но у меня был свой ребёнок, девочка, которая родилась совсем недавно, и ей не было ещё и месяца. Об этом я и сказала графу. «Какие мелочи, — рассмеялся он, — твой щенок никому не нужен». И велел закопать мою девочку в землю живьём, как это делали с нагулянными младенцами, хотя у меня был муж. Я пыталась умолить его не делать этого, но он ничего и слушать не захотел. У него была в руках вся власть, власть над жизнью
Как будто было мало того, что он уже сделал, граф пожелал иметь меня своей подстилкой. Как мужчина он был очень силён, но имел странные, необычные пристрастия в отношениях с женщиной. То, что он выделывал со мной, и что заставлял делать меня, не поддаётся описанию. Я думаю, старая графиня, его жена, могла бы порассказать много интересного об этом. Но она была госпожой и наследницей этого замка, она имела хоть какие-то права, и просто закрыла пред мужем дверь своей опочивальни. Он не очень-то и огорчался, находя себе развлечения за пределами супружеского ложа. А я не могла ничего. Он издевался надо мной, как хотел. А когда я отказывалась выполнять его дикие требования, бил меня, долго и с наслаждением избивал, затащив в своё тайное логово. «Кричи, — говорил он, — кричи во всё горло, всё равно тебя здесь никто не услышит». И смеялся. И снова бил меня.
Берта замолчала. Она стояла бледная как смерть, напряженная, и как будто была не в себе. Потом заговорила опять.
— Я должна была как-то остановить его, избавиться от этих истязаний. И я решилась. В один из дней, когда он снова затащил меня в своё логово, я подлила в вино, которое он всё время пил, яд. Этот яд я уже несколько дней носила при себе, и наконец, пустила его в ход. Яд был очень хитрый. Он оставлял человека в полном сознании, однако начисто лишал его возможности двигаться и говорить. Вы бы видели его глаза, когда он понял, что с ним происходит. А я — я наслаждалась каждой минутой, каждой секундой своей победы над ним. «Почему же ты не кричишь? — спрашивала я. — Ах, ты ведь знаешь, что тебя всё равно никто не услышит. И никто не узнает, что ты подох в этом подвале, как крыса. Потому что ты умрёшь. Я закрою тебя здесь, и ты будешь умирать долго и мучительно. Не забудь вспомнить, что ты сделал с моей жизнью, когда будешь подыхать». И я оставила его одного, закрыв толстую дверь и крышку люка. Ведь я много раз видела, как он делает это. Мне было очень весело наблюдать всю эту кутерьму, которая поднялась, когда граф исчез. Они искали его по всем окрестностям, а он медленно умирал здесь, прямо под их ногами. Смешно, не правда ли?
Берта замолчала, и сникла. Её ненависть, наконец, вылилась в словах, и она словно опустела, даже стала меньше ростом. Но дело было не закончено. У брата Бенеда оставалось ещё много вопросов, и он дал понять об этом потрясённому, окаменевшему от всего услышанного графу.
— Сейчас мы сделаем перерыв в заседании суда и осмотрим место преступления, — каким-то не своим, охрипшим голосом проговорил граф, — потом завершим нашу работу завтра. Ты, Гильдебранда, и ты, Глинит, отправляйтесь в свои комнаты, с вас достаточно на сегодня.
Глаза, обращённые на дочь, были полны боли. Девочка не заслужила такого кошмара, но он твёрдо решил, что она должна знать правду.
Потом граф повернулся к Берте.
— А ты покажешь нам, женщина, как можно проникнуть в этот тайник.
Берта попыталась было проявить строптивость, но слова брата Бенеда быстро утихомирили её:
— Не забывай, что в епископском суде несговорчивым обвиняемым частенько поджаривают пятки и не только.
Опустив плечи, Берта покорно пошла в окружении стражников к закутку под лестницей. Она бросила удивлённый взгляд на монаха — смотри-ка, он и это вынюхал, ищейка проклятая. Но сила была на его стороне.