Лучший из худших
Шрифт:
– Так вроде рекрутам увольнительная в город не полагается, — слегка опешил я.
– Некоторым в порядке поощрения полагается, — подмигнул пришедший в себя ефрейтор. — Ну так что — пойдёшь в увал?
– Так точно, пойду! — радостно воскликнул я.
Вроде в войсках всего ничего, но мне настолько обрыдла казарменная жизнь, что любой глоток свободы был мне за счастье. Тем более, увольнительная в город, о которой мы даже не мечтали. Надо было совершить как минимум подвиг, чтобы оказаться за воротами части
Нет, мы знали, конечно, что солдаты второго года службы раза два в месяц бывают в увольнительных, но, когда ты служишь всего ничего — это казалось чем-то невозможным. Из ряда вон выдающимся что ли.
Город… Люди… Много людей и новых лиц… Не казарменная обстановка… Яркие краски… Нормальная человеческая речь, а не мат-перемат и приказы.
– Господин ефрейтор, а кого я должен убить для этого? — улыбнулся я, надеясь, что Санников оценит мою шутку.
– Здравия желаю, господин штабс-капитан. Поручик Шереметева прибыла по вашему приказанию.
Красотка в мундире замерла в дверях кабинета Голикова.
– Здравствуйте, поручик. Кофе будете?
– Не откажусь, господин штабс-капитан.
Особист махнул рукой.
– Давайте пока без чинов, Елизавета Петровна.
– Как прикажете, Виктор Семёнович.
– Да так и прикажу. Вы присаживайтесь, — Голиков показал на один из стульев. — Вам кофе как — со сливками или без?
– Со сливками, пожалуйста.
– Отлично. Тогда я за вами поухаживаю.
Штабс-капитан налил из термоса кофе — аромат напитка приятно защекотал ноздри. Шереметева зажмурила глаза от удовольствия.
– Пахнет божественно!
– Привёз из последней командировки, — пояснил Голиков. — У нас такой днём с огнём не отыщешь.
Плеснул в чашечку немного сливок и поставил перед собеседницей.
– Вот, угощайтесь. Гарантирую ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Я уже догадалась.
– Сахар будете?
– Спасибо, нет. Я пью кофе без сахара.
– Правильно. Зачем портить вкус напитка?!
Допив чашку, Шереметева отставила её от себя.
– Виктор Семёнович, вы ведь меня к себе вызвали не ради того, чтобы кофе угостить?
– Не вызвал, а попросил зайти, — улыбнулся особист.
– Хорошо, попросили зайти, — покладисто согласилась поручик. — И всё же?
– Вы правы, Елизавета Петровна. Не только ради кофе. Меня очень интересует рекрут Ланской, и я хотел посоветоваться с вами, как с преподавателем очень важного и специфического предмета.
– Не понимаю, что вас волнует, Виктор Семёнович. Мы оба прекрасно знаем, кто такой Ланской и что с ним сделали.
– Знаете, Елизавета Петровна, в свете ряда событий, у меня невольно возникли некоторые сомнения…
– Какие, например? — Шереметева внимательно посмотрела на собеседника.
–
– Виктор Семёнович! — усмехнулась девушка.
Голиков покачал головой.
– Знаю-знаю, Елизавета Семёновна, и всё-таки?
– Насколько мне известно, ещё ни разу за всю историю обрядов не было ни одного сбоя. Все, с кем производили этот обряд, теряли магию навсегда. А этот Ланской… Разве с ним что-то не так? Я видела его на занятиях. Поверьте, он не производит впечатления мага.
– Другими словами, мне, как особисту, опасаться нечего?
– Так и есть, Виктор Семёнович. Нечего.
Голиков кивнул.
– Ладно. Будем считать, что вы меня успокоили, Елизавета Петровна. Однако… просто ради подстраховки… могу попросить вас хорошенько присмотреться к рекруту Ланскому? Хотя бы из благодарности за этот кофе, — улыбнулся особист.
– Кофе просто бесподобен, — улыбкой на улыбку ответила поручик. — Чувствую себя в долгу перед вами. Я обязательно выполню вашу просьбу, Виктор Семёнович.
– Замечательно, — с видимым облегчением произнёс особист. — Ещё по одной? Кстати, могу плеснуть немного коньячку… И тоже из моих личных запасов. Такого вы тоже нигде не купите.
Глава 12
– У солдата выходной, пуговицы в ряд, — напевал я одну из любимых песен отца. — Часовые на посту родины стоят…
Папа часто принимал душ, мурлыкая себе под нос этот мотив, или громко-громко пел, когда брился, под жужжащий аккомпанемент электробритвы.
Вокальные данные у него были, мягко говоря, так себе — фальшивил безбожно. Мама в такие минуты морщилась и затыкала уши.
– Душераздирающее зрелище! — почему-то говорила она.
Мне, когда я был маленьким, папино пение нравилось. Потом, конечно, стало доставать.
Тогда я запирался в своей комнате и надевал наушники. Врубал то, что находилось у меня в плей-листе, а вкусы у меня порой менялись на диаметрально противоположные: от гитарных запилов «Металлики» до слащавого итало-диско восьмидесятых.
Господи, как много бы я отдал, чтобы снова увидеть отца и услышать, как он поёт! Только потеряв его, я понял, что он был лучшим папой на свете.
И вот, сама собой, в голову вплыла эта песня, я не смог удержаться и в меру своих возможностей исполнил из неё куплет и припев вслух.
Думал, меня никто не слышит… Ха! Детка, это же армия! Разумеется, рядом оказался один из моих командиров. В данном случае, ефрейтор Санников.
Между нами в последние дни установились странные отношения, чем-то напоминающие дружбу. Во всяком случае, меня он выделял и старался помочь. А я… Я делал всё, чтобы оправдать это хрупкое доверие, пусть не всегда и не всё у меня получалось.