Луидор
Шрифт:
— А что будет с графиней?
— А что с ней будет? Возможно она уже мертва и её богатство используют мятежники. А если нет, нам то какое дело, Люмье? Обстановка изменилась, — кардинал бросил на него выразительный взгляд, —
нам она больше не нужна по той простой причине что я не смогу её использовать в своих планах.
— Но, ваше преосвященство, а брак с…
— Предполагая брак, я и понятия не имел, что мне придётся ей кланяться, — перебил его Ришелье, — и достаточно о графине. Занимайся Лангедоком. Отправь всех свободных людей туда и немедленно.
Я должен знать о каждом шаге мятежников. Но прежде, ещё раз очень тщательно проверьте склеп
«Святого Гервасия». Расспроси кюре, возможно ему
— Ваше преосвященство! — Люмье поклонился и вышел. Он привык подчиняться но на сей раз у него в душе остался неприятный осадок. Однако, следовало приступить к действиям и в первый черёд известить Гофо с которым он поддерживал постоянную связь, о новом положение дел. С этим
Люмье повезло ибо едва покинув стены дворца он обнаружил Гофо. Тот стоял возле его кареты с крайне загадочным видом. Люмье молча подошёл к карете и так же молча отворил дверцу. Второго приглашения Гофо не понадобилось. Он ловко вскарабкался внутрь кареты и уже оттуда проследил, как заходит Люмье.
— Я принёс важные вести! — таинственным голосом зашептал Гофо, едва дверца кареты закрылась за
Люмье. — Один человек видел эту самую маркизу Галлигаи. Он работал у Орлеанских ворот когда увидел как стражники остановили карету. Ну и пока он прикидывал, чтобы у них стащить, подслушал разговор. Разговаривали мужчина и женщина. Так вот мужчина так и назвал женщину.
— Это точно? — спросил внимательно слушающий Люмье.
— Куда уж точнее! — Гофо набожно перекрестился. — Малыш Туту не станет мне врать. Да и зачем? Я про деньги ничего ему не говорил.
— А куда они поехали?
— Вот этого не знаю! — развёл руками, Гофо.
— Ну может мужчина или женщина упоминали о каком то месте, городе?
— Ничего такого малыш не говорил. Он услышал только имя и больше ничего.
— Орлеанские ворота! — Люмье плотнее запахнул на себе плащ, откинулся спиной к стенке кареты и задумался. Сказанное Гофо позволяло ему в какой то степени успокоить свою совесть в отношение поисков графини де Суасон. Совершенно ясно, что они поехали на Юг. В том же направление находился Лангедок. Можно было попробовать совместить приказ кардинала и поиски графини.
Однако в этом случае он мог рассчитывать на себя и только на себя одного. Хотя почему только на себя?
— Поедешь со мной?
Неожиданно прозвучавший вопрос заставил Гофо удивлённо замигать ресничками. Правда он тут же принял обычное насмешливое выражение и коротко осведомился:
— И куда?
— Попытаемся отыскать следы этой кареты. Мне нужны два человека. Деньгами обеспечу. Лошадей дам.
— Нет! Какая ещё лошадь? Я их боюсь до смерти, — Гофо отрицательно покачал головой, — я сделал всё что было нужно. Нашёл эту женщину. Всё. А что Луидор? Умер? — неожиданно спросил, Гофо. Он изменился в лице, ожидая ответа.
— Нет. Скорее всего, поправится. А когда поправится, придёт к тебе и спросит: «Гофо, ты же мог спасти мою будущую супругу. Почему ты этого не сделал?»
Гофо разинул рот, но тут же его захлопнул и устремил хмурый взгляд на Люмье.
— Умеешь ты уговаривать. Хорошо. Поедем искать. Только возьмём с собой Сеньориту.
— Ну уж нет, — теперь уже Люмье отрицательно качал головой, — мне прошлого раза хватило.
— Успокойся, — Гофо хохотнул, — она больше слова не скажет. Она как узнала всё, так хотела побежать за тобой и извиниться.
— В самом деле? — приятно удивился Люмье.
— Точно. Мы придём сюда вечером. Приготовь всё. Мне лошадь…покороче и чтоб смирная была
Люмье даже не успел ответить. Гофо как ветром сдуло. Он постучал по стенке кареты и громко произнёс, обращаясь к кучеру:
— К склепу святого Гервасия!
Карета тронулась. Люмье снова погрузился в размышления. Он думал о том, что впервые идёт против воли кардинала. Но по сути
Кардинал же тем временем, вызвал к себе секретаря. Он желал получить ответы и знал, у кого именно они имеются.
Глава 38
Несколькими днями спустя, далеко от Парижа и в непосредственной близости от города
Тулуза встретились два отряда всадников. Первая прибыла из Лорагэ, и возглавлял её Анри де Монморанси, сиятельный герцог и единовластный хозяин Лангедока. Презрев, все советы супруги, он приехал на судьбоносную встречу. Вторая прибыла из Парижа, и возглавлял её не кто иной, как брат короля, герцог Орлеанский. Он же герцог Анжуйский граф Шартрский и граф Блуа.
Обменявшись приветствиями, обе кавалькады направились в Тулузу, где принц был встречен громкими криками:
— Да здравствует, король! Да здравствует, Генрих Y!
На виду всего города, под рукоплескания и радостные крики народа, принц и герцог Монморанси медленно проехали во дворец, где тот час же собрался военный совет. Почти в то же самое время близ Тулузы, появились две кареты. Они благополучно перебрались через мост и въехали в открытые ворота замка, стоявшего в непосредственной близости от берега Гаронны. Сам по себе замок имел небольшой размер, однако он выделялся, прежде всего, своими укреплёнными башнями и сильной охраной. Не успели кареты въехать во внутренний двор, как решётки немедля опустились, закрывая доступ к замку. Возле карет появились слуги. Они суетливо стали разгружать притороченные к карете тюки. Двое из них залезли на крышу передней кареты и стали спускать массивный сундук. Пока это происходило, из кареты появились маркиза Галлигаи, а следом за ней и Мабар. К ним тут же подошёл мужчина средних лет с мрачным лицом и длинной шпагой.
Они перекинулись несколькими словами, после чего все трое вошли в замок. Мужчина сразу повёл их в Западную часть. Они достигли лестницы ведущей к винному погребу. Рядом была ещё одна лестница. Она вела в подвал. Все трое спустились и оказались перед железной дверью. Их проводник отодвинул засов и открыл перед ними дверь. Маркиза знаком показала Мабару, чтобы он оставался снаружи, а сама вошла внутрь. Комната, а скорее подземелье, выглядело так как обычно выглядят кельи монахов за одним небольшим исключением. Здесь не имелось окон. Кровать с грубым бельём. Маленький стол, на котором медленно догорала одинокая свеча. Деревянный стул и…женщина в потрёпанном платье стоявшая посреди подземелья. Когда раздался скрип отворяемый двери, она обернулась. Это была… Мария. За эти дни она сильно изменилась. Лицо выглядело изнеможённым, глаза усталыми и безжизненными. Волосы были распущены. Руки безвольно свисали вдоль тела. Весь её облик выражал равнодушие к происходящему. Маркиза Галлигаи изобразила на лице озабоченное выражение и придав голосу сочувствие, произнесла: