Лукоморье. Трилогия
Шрифт:
— Да что ты, милый, врешь? — решительно прервала ночного гостя фрау, успевшая взять себя в руки. — Ты ж в душе-то добрый, я таких за версту чую. Неужто рука поднимется старушку обидеть?
— Мои шер ами! — возмутился Паромщик, а это, естественно, был он. — Я... да ни за что! Я здесь, правда, не один... — Черт вздохнул. — Мои коллеги не такие утонченные натуры. Если по правде, — доверительно зашептал он, — ну такие грубияны... мужланы, одним словом... слушай, я ж артист, а ты меня из образа выбиваешь. Столько
— Нет, — прошептала старушка. Она уже не очень верила в благополучный исход этого ночного визита. — Кролик есть. С черными ушками, — зачем-то добавила она, — морковку у меня ворует... все поймать не могу...
— Поймаем, — успокоил Паромщик, доставая сигару, — огня мне!
В дверном проеме появился еще один черт, с факелом в руках. Низкий лоб, выдающаяся вперед челюсть и вообще вся его наружность говорили о том, что интеллектом он не блещет. Вошедший молча ткнул факелом в лицо своему новому шефу. Сигара загорелась вместе с бакенбардами. Получив копытом в живот, мужлан довольно быстро покинул помещение, вереща на лету.
— Вот видите, — недовольно пробурчал артист, гася баки, — с кем работать приходится. Доверь таким спички... так что там у нас дальше-то? А! Вспомнил! Пусть струится над твоей избушкой небольшой, веселый костерок!
Фрау Грета обежала гостя и высунулась наружу. Избушка была завалена хворостом по самую крышу. Вокруг суетилась рогатая братва. Кто-то подтаскивал хворост, кто-то уже разжигал факелы.
— Ребятушки, да за что? — взмолилась старушка.
Паромщик, вольготно расположившись в любимом кресле Греты, небрежно закинул копыто за копыто, выдернул из-за лацкана фрака бутылку экстра эликсира, сделал длинный глоток и, удовлетворенно вздохнув, произнес:
— Я натура тонкая, чувствительная, поэтому говорить с тобой будут другие. Очень хотят наши братки с тобой потолковать за жизнь... а уж договоритесь вы за жизнь или нет... пардон, мадам, вам решать.
— Я мадемуазель! — возмутилась фрау Грета.
— Сочувствую. — Гость скорбно качнул рогами. — Тем более обидно в цвете лет...
В дверном проеме появились еще три накачанные фигуры, обвешанные браслетами и гайками.
— Ну че, бабанька, побазарим за жизнь?
К русскому сленгу старушка была непривычна, но то, что базар может плохо для нее кончиться, поняла сразу.
— Значит так, старая. Капусту шинкуешь? Шинкуешь.
— Да какую капусту? Огород почитай лет пятьдесят не сажала. Мухоморчиками живу, корешочками, травками разными, настоечками...
— По поводу двух последних позиций мы попозже еще побеседуем, — пообещал Паромщик, допивая свою бутылку.
— Долю в общий котел не откидываешь? Не откидываешь, — продолжал перечислять качок. — Так что делать-то будем, бабанька?
— Не знаю... — Старушка развела руками.
—
Фрау ошарашенно посмотрела на чертей.
— Люцифер вам враг? — удивилась фрау.
— Я этого не говорил, — мохнатый палец Паромщика отрицательно покачался перед носом ведьмы, — однако на данный момент сей субъект нам, так сказать... слегка мешает. Политику неправильную ведет. Невинных девушек с пути истинного сбивает. Вот как вас, например... фройляйн Грета.
Качкам это надоело. Их новый шеф нахально хлебает эликсир, а им приходится работать на сухую.
— Короче, старая! Долю в общак, Лютому в морду. И вообще, кто не с нами, тот против нас!
В дверном проеме взметнулись зажженные факелы.
— С вами я, с вами! — заверещала ведьма. — Объясните только, что делать-то надо.
— Вот это базар! Шеф лучше нас объяснит. — Качки не спеша удалились.
— Скоро здесь появится добрый молодец. Большой человек в нашем деле. Папой его величают. Может представиться и Ильей. Погоняло у него такое. Надобно по русскому обычаю его принять, накормить, напоить, в баньке попарить. В русской баньке, — строго добавил Паромщик. — После баньки, как положено, кубок поднести с эликсиром.
— Да откуда ж я его возьму?! — схватилась за голову старушка. — Он денег бешеных стоит. Избушку продам, и то не хватит.
— Я же сказал, — проникновенно произнес артист, — папа приедет!
Он щелкнул пальцами. На порог бухнулся ящик эликсира, за ним еще один, еще, еще... следом пошли банки с малосольными огурчиками, помидорчиками, копчености... Избушка превратилась в продуктовый склад, которым можно было накормить пару армий. И неплохо накормить. Ножки избушки не выдержали нагрузки, подломились, и сруб оказался на земле.
— Разбирай завалы, — скомандовал Паромщик, — на растопку для баньки потом пойдет.
Черти быстро раскидали хворост.
— Еще парочку нюансов прорисуем, — небрежно произнес артист. — Все, что после папы останется, в оборот пустить можешь. Про общак, естественно, не забывай. Долю откидывай. А о товаре не беспокойся. Канал наладим. Жить хорошо будешь. Главное, крышу не меняй.
Старушка задумчиво посмотрела на потолок:
— А если потечет?
У Паромщика отпала челюсть.
— Ну ты даешь, девушка... хотя, что с вас взять? Запад он и есть Запад. Но ничего, под нашим чутким руководством... — Черт двинулся к выходу. — Да, чуть не забыл. После баньки папу гребешком причесывать не надо. Он у нас и так красивый.
— Во попала, — пробормотала ведьма, как только гость покинул ее просевшую избушку. — А Люцифер как же? — Старушка окинула взглядом продуктовый склад. — Нет, эти ребятки, пожалуй, понадежней будут.