Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
Шрифт:
Молитвы помогли ей забыть конфликты и борьбу с пылкими мужчинами, среди которых она оказалась по воле рока. Вероятно, спокойствие, царящее в изгнании, вселяло в Лукрецию надежду, что она, возможно, будет забыта. Но пока она скрывалась за монастырскими стенами, тайны ее жизни являлись главной темой дипломатической корреспонденции и занимали умы придворных.
Глава 4
Тайны и преступления
Фра Мариано путем изматывающего обе стороны спора подготовил Джованни Сфорца к решению о расторжении брака. Граф де Пезаро упорно настаивал на своем, не желая сдавать позиций, но ледяной тон монаха, в высшей степени владеющего искусством полемики, не только пугал, но и действовал на Джованни раздражающе, и он шаг за шагом сдавал позиции. В конце концов, он попросил неделю на размышления и отправился в Милан посоветоваться с герцогом Людовико.
Вероятно,
Лукреция собственноручно подписала прошение. Хочется думать, что она поступила так для восстановления мира и спокойствия.
В Ватикане Асканио Сфорца осыпали обвинениями и упреками в адрес родственника. Причем не только папа, который поклялся, что скорее готов пострадать «самым страшным образом», чем вернуть Лукрецию Джованни, но и герцог Гандийский и кардинал Валенсии, которые «позволили себе в самых жестких словах подтвердить, что никогда не согласятся вернуть сестру тирану Пезаро». Асканио Сфорца выслушивал нападки с холодной бесстрастностью политика, считавшего, что терпеливость – лучшая стратегия. В любом случае и он сам, и Людовико Моро уже отказались от своего провинциального кузена, пожертвовав им ради хороших отношений с папой. Они сделали вид, что поддерживают его доводы, но лишь для того, чтобы внушить Борджиа, что не только у них есть воля.
В то время Александр VI занимал сильную позицию и со свойственной ему энергией гнался за славой для своего сына Хуана. Он объявил 7 июня в консистории, что намеревается передать во владение своему сыну и его потомкам город Беневенто и относящиеся к нему крепости. Все кардиналы, за исключением Пикколомини, согласились, поскольку понимали, что сопротивление бесполезно. Но испанский посол мыслил иначе. Жертва неукоснительного выполнения долга, он бросился к ногам папы, умоляя его не отчуждать церковное имущество. Александр VI помрачнел, однако достаточно благожелательно объяснил, что данное владение не слишком большое и однажды уже было продано в частное владение во времена Николая V. Поскольку посол продолжал настаивать, что такая передача послужит «плохим примером», папа, вспылив, крикнул: «Встаньте на ноги!» – и отложил обсуждение до тех пор, пока дерзкий испанец, посмевший защищать от него имущество церкви, не удалился.
Следовало ожидать, что безграничной любовью папы к Хуану воспользуются политические партии, которые попытаются использовать молодого герцога в своих целях.
Первым оказался предприимчивый кардинал Асканио. Для миланцев было бы редкостной удачей, если бы удалось склонить Хуана на свою сторону. Поскольку герцог настолько груб и инфантилен, что ни один нормальный человек не может с уверенностью предсказать его возможные действия, то вполне возможно, что усилия кардинала Сфорца не увенчаются успехом, но это никак не скажется на его соратниках. В то время как кардинал Сфорца изъяснялся на языке, принятом в среде политиков, герцогу Гандийскому был известен единственный язык – язык самовлюбленности и тщеславия, без единого признака интеллекта. Один эпизод, случившийся в начале июля 1497 во дворце вице-канцлера, прекрасно иллюстрирует их отношения.
В один из вечеров кардинал Сфорца устроил большой прием, на который пригласил много знатных гостей, включая герцога Гандийского. Поскольку у Хуана был хорошо подвешен язык и он был уверен в своей неприкосновенности, то начал высмеивать гостей и даже дошел до того, что назвал их обжорами. Один из гостей настолько оскорбился, что намекнул на незаконное происхождение герцога. Хуан тут же подскочил к нему, но, вместо того чтобы, как ожидалось, завязать драку, демонстративно покинул зал в поисках отца. Александр VI поступил невероятно жестоко. Невзирая на неприкосновенность кардинала Асканио, он отправил стражу, которая ворвалась во дворец и схватила незадачливого гостя, которого тут же повесили.
Трудно объяснить столь примитивное понимание мести и такую инстинктивную реакцию Александра VI, способность которого не обращать внимания на слухи и клеветнические выпады в свой адрес была общеизвестна. Рим – свободный город, говорил он. Но оскорбление, нанесенное непосредственно герцогу Гандийскому, должно быть, нанесло столь сокрушительный удар по гордости и отеческой любви, что в ответ он продемонстрировал собственное превосходство, причем весьма жестоко. К Хуану вернулась прежняя амбициозность, его пьянила собственная значимость, и,
Калейдоскоп развлечений и любовных приключений Хуана продолжался до 14 июня. К этому моменту Лукреция уже неделю находилась в Сан Систо. В один из вечеров Ванноцца Катанеи устроила большой прием для своих сыновей. Такие встречи не были случайными; Ванноцца довольно часто собирала своих детей за столом. Было начало лета, Ванноцца устроила прием не во дворце, а в саду, расположенном между церквями Сан Марино-дель-Монти и Санта Люсия-ин-Цельсе, и пригласила Чезаре, Хуана, кардинала Борджиа Монреальского и нескольких близких родственников. Ванноцца все еще была красива. Ужин, видимо, проходил в приятной обстановке. Чезаре в мирской одежде демонстрировал вкрадчивые, «бархатные» манеры. Герцог Гандийский, с его хвастовством и бравадой, которые всячески поддерживали подданные и домочадцы, был героем вечера до тех пор, пока внезапно рядом с ним не появился человек в маске. Никто, казалось, не воспринял всерьез вновь прибывшего; гости продолжали повествовать о своих любовных приключениях. Ужин затянулся, и было уже поздно, когда все распрощались с Ванноццей и отправились по домам. Разбившись на небольшие группы, они двинулись в Ватикан. Дойдя со всеми до дворца кардинала Сфорца в квартале Понте, герцог Гандийский, не обратив внимания на совет взять с собой вооруженную охрану, прихватил слугу и, сопровождаемый мужчиной в маске, канул в ночи, отправившись на таинственное свидание. Последнее, что услышали родственники Хуана, был отголосок смеха молодого человека. Остановившись на Пьяцца-дель-Эбрей, герцог приказал слуге: если в течение ближайшего часа он не появится, вернуться домой. В этот час в Риме царили тишина и темнота, дома были крепко заперты на засовы. Тут и там мелькали еще более страшные, чем темнота, призрачные тени, попадавшие в желтый круг света, отбрасываемого фонарем. Слуга, ждавший на пустынной, маленькой площади, чувствовал себя крайне некомфортно, опасаясь всех блуждающих в ночи. Герцог Гандийский исчез в темноте, чтобы встретиться с собственной смертью.
Начинался следующий день. Мысли папы были заняты королевской коронацией в Неаполе, вызванной неожиданной смертью короля Феррандино (который, по слухам, умер по причине чрезмерной любви к жене и тете, Джованне Арагонской). Утро прошло в обычных делах; герцог Гандийский не появлялся. День тянулся медленно, и испанцы сообщили папе, что Хуан все еще не вернулся. Понтифик слегка встревожился, но утешил себя мыслью, что, как уже бывало, сын задержался в доме какой-нибудь известной красавицы и решил остаться там до сумерек, чтобы выйти незамеченным, – папа первым бы одобрил подобную предосторожность. Яркий июньский день кажется папе мучительно-долгим, и, когда наступает ночь, он начинает всерьез беспокоиться. Испанцы патрулируют улицы со шпагами наголо, чтобы вселять ужас в горожан, и на случай, если кланы Орсини и Колонна, всегда готовые использовать любые беспорядки в своих интересах, покинут крепости. Начались поиски. Первым нашли смертельно раненного слугу, который был не в состоянии говорить. Это явилось несомненным доказательством, что герцог Гандийский мертв. Поиски продолжались, город был прочесан вдоль и поперек, и в конце концов был найден лодочник-далматинец, который все рассказал.
Его звали Джорджио, и он проводил ночи в лодке на Тибре, прячась в камышах, – охранял поленницу дров, стоявшую приблизительно у больницы Святого Иеронима Славонского, у моста Рипетто. В ночь с 14 на 15 июня он видел двоих мужчин, внимательно изучавших дорогу к больнице и прилегающую к нему территорию. Затем они исчезли, а вскоре вновь появились и дюйм за дюймом еще раз осмотрели все вокруг. Потом он увидел, как появился мужчина на белой лошади, за его спиной было перекинуто тело, которое с двух сторон поддерживали слуги. Всадник подскакал к реке, развернул лошадь и отдал приказ; после чего слуги столкнули тело с крупа лошади и бросили в воду. Лодочник услышал характерный всплеск и отчетливый голос всадника, который поинтересовался, сделано ли все должным образом. «Да, повелитель», – ответили слуги. Всадник повернулся к реке, бросил взгляд на медленно текущую воду и что-то там увидел; это был плащ мертвеца, раздувшийся подобно траурному парусу. Он приказал затопить труп и наблюдал, как слуги забросали «мишень» камнями. Когда вода поглотила мертвеца, мужчины исчезли, и опять наступила тишина. Лодочника спросили, почему он тут же не сообщил о случившемся. Он не придал этому большого значения: он и раньше видел по меньшей мере сотню тел, сброшенных в реку, и никто не поднимал из-за этого шума.