Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
Шрифт:
Между тем причина всех этих волнений оставалась в замке в Каподимонте, стоявшем на высоком берегу озера Больсена. Поначалу она очень расстроилась, но, поскольку была женщиной здравомыслящей, скоро утешилась. Стоило ей перестать ощущать себя предметом мужских желаний и вернуться к повседневной жизни, как она легко примирилась с внезапным и резким окончанием романа с мужем. В этом ей, вероятно, помог и безвольный Орсини. Если бы он отважился бросить вызов папе, отправился в Каподимонте с командой наемников и приказал семейству Фарнезе по имеющемуся у него праву отдать жену, они бы не могли отказать ему в этом. Но такая мысль никогда не приходила ему в голову. Он, должно быть, вскоре устал от собственного бунта, и архидьякон, которого Александр VI вновь направил в Бассанелло, был приветливо встречен в замке. После продолжительной беседы архидьякон вернулся в Рим к папе с посланием от Орсино, в котором говорилось: «Архидьякон, податель этого письма, передал мне послание Вашего Святейшества и еще кое-что на словах от Вас. Я хорошо понял смысл, заключенный в вашем вопросе». В этом коротком послании трусу, потерявшему самообладание, предлагалось капитулировать… а в остальном папа советовал архидьякону действовать, исходя «исключительно из принципа доброй воли». Это означало (или
Теперь женщины могли свободно отправиться в Рим, и софизмы Джулии исчезли так же легко, как упорство Орсино. В конце ноября женщины все еще оставались в Каподимонте, но информатор прояснил ситуацию, объяснив, что они остаются там «в распоряжении… легата Его Высокопреосвященства» и просто были задержаны до прибытия мессира Аничино, доверенного лица Борджиа, который должен сопровождать их «туда, куда они желают отправиться», – иными словами, в Рим. А тем временем у Лукреции продолжалась спокойная провинциальная жизнь в Пезаро.
В это самое время Италия начала испытывать на себе весь ужас чужеземного вторжения. Король Франции наступал во главе хорошо обученной армии, готовой сражаться в сложных климатических условиях и стремящейся к завоеваниям. Франция в целом не стремилась к войне, но даже очаровательной королеве Анне Бретонской не удалось отвлечь короля от стоявшей перед ним цели. Карл VIII был маленького роста, и итальянцы тут же присвоили ему прозвище Le Petito– Малыш. Советники убедили короля в существовании в Неаполе мощной группировки, которая страстно желала господства Франции, и, кроме того, имелись призывы о помощи со стороны Людовико Моро и Джулиано делла Ровере. Причина, по которой французский король оставил свою королеву в Гренобле и 3 сентября оказался в Италии, заключалась в его донкихотской любви к риску и славе.
Глава 3
Графиня де Пезаро
Вскоре положение стало угрожающим. Французский флот под командованием Луи Орлеанского одержал победу в Рапалло над арагонским флотом, и собравшиеся в Аиксе итальянцы, среди которых были Джулиано делла Ровере, герцог Эрколе д'Эсте, Людовико Моро с женой Беатрис и их пышные дворы, засвидетельствовали свое почтение королю Франции. Через несколько дней в Па-вии произошла трагическая встреча Карла VIII и Изабеллы Арагонской. Изабелла бросилась в ноги королю и, хотя понимала, что он пришел в Италию вести войну против семьи, к которой она принадлежала, умоляла его защитить законную ветвь Сфорца – ее мужа и сына – от узурпатора Людовико Моро. Безусловно, появление Изабеллы и ее мольбы прозвели впечатление на Карла VIII. Но меньше чем через месяц, Джан Галеаццо неожиданно умер. Неизвестно, была ли эта смерть естественной или насильственной, но Людовико вместе с торжествующей женой взошел на престол герцогов Миланских.
Французская армия, миновав Пьяченцу, Сарцану и Пизу (в Пизе Савонарола предстал перед королем и заявил, что является Божьим посланником, присланным дляпроведения реформации церкви), продолжала двигаться в сторону Неаполя. Под всеобщее ликование французы вошли во Флоренцию и приготовились двинуться в Рим.
Но, несмотря на успехи, а возможно, именно из-за них, Карл VIII осознавал, что не посмеет напасть на главу христианского мира. На него никоим образом не повлияли настойчивые предложения кардинала Джулиано делла Ровере созвать церковный собор и свергнуть папу. У Карла была причина опасаться других европейских держав, и он понимал, что его жена, королева Анна, не одобрит подобных действий. По его мнению, было бы гораздо лучше, соблюдая правила, получить разрешение папы пройти через Рим. Но Александр VI по-прежнему настаивал на сопротивлении, и, когда Асканио Сфорца явился в Рим для ведения переговоров, папа задержал его в качестве заложника. Между тем французская армия продвигалась настолько быстро, что среди прочих дел папа стал всерьез беспокоиться о Джулии Фарнезе.
Теперь, когда Орсино изменил свое мнение и подчинился требованиям папы, Джулия наконец-то могла в сопровождении сестры Джироламы Фарнезе Пуччи и, нет нужды добавлять, синьоры Адрианы отправиться в Рим. Ранним утром 29 ноября карета с тремя женщинами, сопровождаемая тридцатью всадниками, двинулась в путь. Довольно скоро кавалькада была неожиданно остановлена вооруженными всадниками. Попытка оказать сопротивление была не только бесполезной, но и весьма опасной, и путешественникам не оставалось другого выбора, как сдаться на милость разведывательного отряда французов под командованием Ива д’Аллегры, которому, казалось, самой судьбой было предначертано покорять красивых женщин. Французы, завороженные красотой путешественниц, сопроводили их в Монтефьясконе, где, по свидетельству Джулии, им оказали блестящий прием. Когда французский посланец в соответствии с обычаем прибыл в Рим с требованием выкупа, папа тяжело воспринял полученные известия. Ни одна лошадь на земле не казалась ему достаточно быстрой для того, чтобы доставить потребованные в качестве выкупа 3 тысячи скудо. Для большей безопасности папа отправил с деньгамизаслуживающего доверия камерария, Джованни Марравеса, но, полагая, что и этого недостаточно, не только сам написал королю, но и обратился к семейству Сан-Северино (которые даже в это непростое время были преданы Сфорца) и вынудил кардинала Фредерико, который в то время находился в Риме, написать своему брату, стороннику Карла VIII, Галеаццо де Сан-Северино. Галеаццо Сан-Северино оставил свидетельство своих переговоров с королем Карлом. Пастор опубликовал одно из писем Галеаццо, адресованных его брату-кардиналу, хотя большего внимания заслуживает собственноручное послание Александра VI, и по сей день остающееся неизвестным. «Сразу же по получении папского послания, – пишет Галеаццо, – я предстал перед королем большинства христиан и, напомнив Его Величеству случай с задержанием вышеуказанных синьор… обратился к нему с просьбой такими словами, которые, по моему суждению, были достаточно любезны, чтобы Их Величество соблаговолило
Мы не находим ничего странного в том, что присущие Александру VI выдающиеся способности и темперамент позволили ему не просто устоять, но избежать унижений в последовавшем за этими событиями тяжелом периоде. С каждым днем французы подходили все ближе. Падение Чивитавеккьи отрезало возможность уйти морем; в какой-то момент, когда в Ватикане стояли сундуки, наполненные гобеленами и драгоценностями, такой вариант рассматривался. Окончательный удар нанес Орсини, внезапно в декабре перебежавший на сторону Франции и предложивший королю свой замок в Брацциано в качестве военного штаба. На семейных советах Орсини голос мужа Джулии имел не слишком большой вес. По всей видимости, нам следует предположить, что он был в центре заговора, оказавшегося столь роковым для планов сопротивления, предусмотренных папой. В результате Александр VI остался с небольшой горсткой арагонских и испанских солдат среди безразличных людей, и поскольку не имел достойных союзников, то и не имел иной альтернативы, как позволить французской армии проследовать через Рим в направлении Неаполитанского королевства. Король Альфонсо предложил папе крепость Гаета, но получил отказ; единственная крепость, которой доверял Александр VI, был замок Святого ангела, откуда с бельведера он мог наблюдать за пасущимися внизу лошадьми французского короля. Сфорца освободили, и соглашение было достигнуто.
Карл VIII, не встретив сопротивления, вошел в Рим в последний день декабря 1494 года во главе французской армии, прошедшей торжественным шестичасовым маршем вместе с 2500 аристократами, большую часть которых составляли флорентийцы, одетые в роскошные одежды и увешанные драгоценностями; с группами гасконских арбалетчиков, невысокого роста, но энергичных, мускулистых мужчин; с лучниками, жезлоносцами и артиллеристами. Когда они, появившись на Виа Лата, проследовали вместе с королем до его временного пристанища во дворце Святого Марка, ныне палаццо Венеция, армия показалась огромной. У главного входа во дворец были установлены орудия, а тем временем в городе, насчитывающем едва более 60 тысяч человек, 30 тысяч молодых мужчин лишились душевного равновесия. Французская армия поняла, что безоружный город лежит у ее ног, и начала грабить дома и дворцы, насиловать женщин и воровать все, что попадалось под руку. Король Франции установил на площадях виселицы в качестве красноречивого предупреждения, не имевшего никакого практического значения. Мародерство по-прежнему процветало. Дом Ванноццы на Пьяцца Бранка сильно пострадал; это великолепно меблированное жилище являлось первоклассной добычей, и грабители, должно быть, испытывали особенное удовлетворение, обворовывая столь необычную фаворитку.
А что в это время делала Ванноцца? Существует предание, будто французские солдаты изнасиловали ее в собственном доме и она призывала Чезаре отомстить за это деяние. Но эта история не подтверждена ни документами, ни логикой вещей. Вероятнее предположить, что Ванноцца ушла из дому и с помощью мужа спряталась в надежном месте (или Александр VI предложил убежище для своей фаворитки). Может, она укрылась в замке Святого ангела, как делала это в других случаях в бурные периоды жизни Борджиа. Три коротких письма, обнаруженные Пастором в 1831 году в секретных архивах Ватикана, доказывают, что папа никогда не забывал мать своих детей и продолжал видеться с ней после восшествия на папский престол. Пастор обнаружил вышеуказанные письма среди посланий, датированных 1493-м и 1494 годами, которые в 1627 году заново классифицировал Конфалоньери, но не было предпринято никаких усилий для установления их точной даты. Теперь установлено, что найденные письма Ванноццы относятся к 1493–1494 годам и в одном из них содержится информация, не оставляющая никаких сомнений. Это просьба об аудиенции. Ванноцца просит папу принять ее, поскольку она должна сообщить ему «много вещей, о которых, я уверена, Ваше Святейшество было бы радо услышать», и прежде всего ей хотелось вместе порадоваться «благим вестям о герцоге и родившемся у него прекрасном сыне». В то время в семье Борджиа был только один герцог, Хуан Гандийский, и поскольку его жена Мария Энрикес в ноябре 1494 года родила ему сына и преемника, то письмо, по всей видимости, относится к этому событию и написано в конце ноября или в начале декабря. Эти письма показывают, что Ванноцца, энергичная и практичная женщина, жила как никогда полной жизнью. В ней нет ничего от попрошайки, и когда она просит об аудиенции, то знает, что получит ее. О дне и часе встречи договаривался Карло Канале, всегда готовый служить «почтовым голубем» между папой и Ванноццей.
Не стоит говорить, что вряд ли кому удастся застать врасплох людей, владеющих искусством скрывать подлинные чувства. Однако, как мне кажется, первое письмо, написанное из Рима в третьем лице, в отличие от всех других писем Ванноццы может пролить свет на обсуждаемую проблему. «Ванноцца смиренно просит у ног Его Святейшества, чтобы он соблаговолил дать ей завтра вечером аудиенцию, поскольку ее сердце сжимается от страха и она надеется, что любой ценой, как можно скорее, получит разрешение». Похоже, «страх» относится к сметающему все на своем пути вторжению французов. Но даже если это письмо не доказывает с полной однозначностью, что в тот момент Ванноцца находилась далеко от Рима, то, по крайней мере, показывает, что она готова защищаться при малейшей угрозе чумы или войны. Следовательно, у нас имеется еще одна причина, по которой можно предположить, что нападение на дом Ванноццы на Пьяцца Бранка было связано с грабежом, а отнюдь не с насилием.