Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
Шрифт:
«Наш предприимчивый папа, – писал 31 августа Джанандреа Боккаччо, посол из Модены, состоящий в переписке с герцогом Феррарским, – уже показывает себя в истинном свете». Эти корреспонденты, хитрые лисы из папской курии, исследуя происходящие события с беспощадностью в силу особенностей характера и жизненного опыта, понимали, чего следует ждать от испанца.
Семейство Борджиа происходило из небольшого городка Хативы, близ Валенсии в Испании. В венах людей, населявших этот город сплошь из белых домов на фоне голубого неба, текла смесь испанской и арабской крови. Борджиа являлись древним родом, который на протяжении веков пополнялся военачальниками и правителями. Они были местными грандами, наблюдавшими со сдержанной благосклонностью за дворами Кастилии и Арагона, энергичными и неугомонными, со столь же крепкими семейными узами, как у израильтян. В тех случаях, когда не находилось достойной пары, чтобы добавить блеска их роду, они обычно сочетались браком внутри своего рода. Но только с того момента, когда
Каликст III был честным человеком, хорошим священником и искренне верил в собственные поступки и намерения, но он так никогда и не смог разобраться в проблемах высокой политики, в которой понимал еще меньше, чем в мире искусства и культуры. Упрямый нрав, непонимание классической литературы в век, безоглядно посвятивший себя латыни и греческому, заставили итальянских гуманистов видеть в Алонсо варвара. Они обвиняли его, и не без причины, что ради получения денег для проведения крестового похода против неверующих было изъято золото и серебро из священных рукописей в Ватикане. Единственным оправданием такого поведения служило чрезвычайно серьезное положение в войне с турками. Турецкий ятаган и любовь к семье действительно всю жизнь были навязчивой идеей Каликста III. Подобно Иннокентию VIII, он поддавался соблазну непотизма и всем тем чувствам сердечной привязанности и сочувствия (в которых он обычно испытывал недостаток) в тот момент, когда имел дело с любым членом своей семьи или чувствовал зов крови. У Алонсо не было детей, поскольку неизвестно, являлся ли он отцом Франческо Борджиа, ставшего впоследствии архиепископом Козенца, но он восполнил их отсутствие сестрами, племянниками, кузенами и другими родственниками, которые, несмотря на ненависть итальянцев, все прибывали и прибывали в Рим. Более других Алонсо любил двух племянников, Педро Луиса и Родриго, сыновей своей сестры Изабеллы, которая была женой Джофре Борджиа, и, следовательно, мальчики приходились ему племянниками и со стороны матери, и со стороны отца.
Таким образом, церковная карьера Родриго с самого начала складывалась весьма удачно. Он стал кардиналом в двадцать пять лет и благодаря влиянию дяди получил должность вице-канцлера церкви, по словам какого-то завистливого современника, означавшую «второе папство». Родриго был великолепным прелатом. Прекрасный оратор, невероятно привлекательный и внушающий симпатию, Родриго единственный из семьи умудрился, не вызывая ненависти, использовать каждое из предоставленных ему жизнью преимуществ. В этом он был полной противоположностью брату Педро Луису, который занимал невероятное количество должностей, в том числе главного капитана церкви и префекта Рима, но при одном взгляде на него у всякого сразу же возникала ненависть к этому человеку.
И вот наступил день, когда папа Каликст III заболел. Мрачное великолепие в испанском стиле сопровождало его длительную агонию. Окруженный родственниками, капелланами и наиболее преданными соотечественниками, денно и нощно при свечах читавших псалмы, папа, в то время как по городу ползли слухи, вызывавшие волнения и беспорядки, лежал, прощаясь с этим миром. Педро Луис чувствовал, что ему грозит опасность; он понимал, что пробил час расплаты, и обдумывал грандиозные планы по нейтрализации действий своих врагов. А вот у Родриго, впервые продемонстрировавшего благоразумие и предусмотрительность, имелись иные соображения. Педро Луис, префект Рима и капитан церкви, в последний день жизни папы Каликста III бежал из города с помощью кардинала Родриго и Барбо, кардинала Венеции, которые сопровождали его до дороги на Остию, где оставили сражаться в одиночку. Преследуемый Орсини, преданный собственными солдатами, Педро Луис разыграл свою последнюю карту с характерной для него решительностью, бросив вызов судьбе. Вместе с несколькими верными сторонниками он сумел скрыться в крепости Чивитавеккья, чтобы дождаться там момента, когда можно будет вернуться в Рим. Но 26 сентября 1458 года Педро Луис умер при невыясненных обстоятельствах.
Тем
Следующим папой стал Энеас Сильвиус Пикколомини, принявший имя Пия II. Это был творец, философ и блестящий гуманитарий, имевший причину испытывать к Борджиа благодарность, поскольку Родриго подал за него решающий голос в конклаве. Пикколомини был не их тех, кто забывал людей, оказавших ему поддержку. Тем не менее его знаменитое письмо с предостережением кардиналу Борджиа является одним из наиболее откровенных документов, характеризующих образ жизни Родриго. Письмо, собственноручно написанное папой в июле 1460 года, адресовано в Сиену, где в то время находился кардинал.
«До Нас дошли слухи, будто три дня назад, забыв о высоком сане, ты находился с часа дня до шести часов среди женщин Сиены, собравшихся в садах Джованни Бичи. Ты пребывал там в сопровождении духовного лица, чей возраст, не говоря уже об уважении к папскому престолу, должен был бы напомнить о его долге и обязанностях. Нам сообщили, что танцы носили непристойный характер и не было недостатка в любовных соблазнах, а твое поведение ничем не отличалось от поведения мирян в подобной обстановке. Приличия не позволяют нам входить в детали происходившего, поскольку речь идет о делах, упоминание о которых несовместимо с твоим саном. Мужьям, отцам, братьям и другим родственникам, сопровождавшим девиц, вход в сады был запрещен, чтобы никто не мог помешать тебе и еще нескольким лицам свободно предаваться удовольствиям. В Сиене только и говорят, что об этом сборище, и смеются над тобой… Посуди сам, совместимо ли с твоим достоинством ухаживать за девицами, посылать им фрукты и вино, проводить целые дни в непрерывной череде развлечений и, наконец, отправлять мужей, чтобы обеспечить себе полную свободу действий. Не только Нас обвиняют на твой счет, но и твоего покойного дядю Каликста порицают за то, что он доверил тебе столь ответственные посты. Вспомни о своем достоинстве и не старайся завоевать репутацию волокиты…»
Родриго предпринял различные попытки, чтобы доказать, что слухи, ставшие причиной этих упреков, по большей части основывались на сплетнях. Конечно, это было нелепо, поскольку дело оказалось общеизвестным, и огорченный понтифик констатировал: «Здесь, в Бигни, среди множества людей духовного звания и мирян, ты стал уже притчей во языцех…»
В подтверждение справедливости этих упреков Люцио опубликовал письмо посла в Мантуе Гонзага, написанное в июле 1460 года, в котором подробно рассказывалось о случае, связанном с крестинами. Вот что говорилось в письме: «Мне ничего не остается, как описать Вашей Светлости крестины живущего здесь мужчины, которые отправлялись сегодня… организаторами которых являлись монсеньер Рохан и вице-канцлер [Родриго Борджиа]. Они были приглашены в сад крестным отцом, куда привели крестницу. Там был весь цвет общества, но никто не входил в сад, оберегая священнослужителей… Остроумный Синесе, который не смог пройти в сад, заявил: «Мой бог, если бы все дети, рожденные за год, вступали в мир в отцовской одежде, они все бы оказались священниками и кардиналами».
Во всем великолепии своих тридцати лет Родриго Борджиа притягивал женщин, как, цитируя летописца Гаспара де Верона, «магнит притягивает железо». Письмо Пия II задевало за живое, и можно представить, насколько это было неприятно. Родриго поспешил ответить, приведя искусные оправдания, но все-таки не смог обмануть понтифика; ему удалось только несколько смягчить папу. Пий II более всего хотел снять со своего вице-канцлера все обвинения, и в ответном письме можно увидеть желание простить кардинала одновременно с выражением недовольства всем происшедшим. «То, что ты сделал, – писал понтифик, – не может считаться безупречным, хотя, возможно, заслуживает гораздо меньше порицания, чем мне давали понять». В дальнейшем кардиналу пришлось быть более осмотрительным; что же касалось папы, то он простил Родриго и заверил его, что до тех пор, пока тот будет вести себя достойно, он, папа, будет ему отцом и покровителем.
Однако мы понимаем, что у Пия, осознающего, что он бессилен что-либо изменить, имелись дурные предчувствия в отношении будущего. Родриго устроил сцену покаяния, покинув Сиену, якобы для того, чтобы уединиться в Корсигнано и исполнить епитимью. Но не склонный обуздывать свою бьющую через край энергию, он дал себе полную волю, устраивая охоты с безумными погонями по лесам и холмам Тосканы и Апеннинам, для которых его друг маркиз Мантуи присылал специально обученных ястребов, соколов и гончих. В благодарность кардинал признался Гонзага, что не смог бы «жить в праздности и без удовольствий» и «выносить скуку в этой суровой, дикой местности». Теперь вам ясно, что имел в виду Родриго, говоря о раскаянии?