Лукреция с Воробьевых гор
Шрифт:
Я сгорала от нетерпения, так мне хотелось поскорее увидеть его. И в то же время панически боялась этой встречи. Боялась даже голос его услышать в телефонной трубке.
Он вошел в комнату, когда мы с Асей заканчивали свой поздний завтрак. Аська встретила его как своего, совсем по-домашнему. Пригласила к столу, налила чаю и, прихватив для виду какие-то тетрадки, деликатно удалилась. Мы с ней были идеальными соседками — ни ссор, ни взаимных претензий, ни обид. Я так же незаметно исчезала, когда являлся ее усатый Жорик.
Я думала, в обморок
— Я уже три дня жду звонка, — наконец сказал он с упреком.
— Боюсь, не могу разговаривать с твоими родными! — чистосердечно призналась я и умоляюще сложила руки на груди.
— Прошу тебя как можно скорее представить меня своим родным, а тебе придется познакомиться с моими, — вдруг заявил он.
И по его решительному лицу я поняла, что он все лето размышлял о нас, о нашем будущем, в то время как я безмятежно отдыхала.
— Нет, нет, не хочу! — испуганно вскричала я и осеклась, заметив брошенный на меня суровый взгляд Игоря. — То есть к моим хоть завтра. Не понимаю только, к чему такая спешка?
Я была совсем не готова к подобному разговору, не привыкла торопить события. А встреча с семейством Игоря относилась к разряду событий, требующих недель, а то и месяцев подготовки. В таком лихорадочном состоянии спешки он прожил весь сентябрь. И мне понадобилось немало сил, чтобы успокоить его и вернуть ему душевное равновесие.
Наверное, зачатки болезни, которую несколько лет спустя заметила в Игоре моя здравомыслящая сестра, проявлялись еще в студенчестве. Но в те времена мы и понятия не имели о душевных болезнях. На все случаи жизни было готово объяснение — такой характер. Даже когда наш однокурсник выпрыгнул с четвертого этажа, общага, посовещавшись, решила — от несчастной любви. Но ведь не все прыгают из окон от несчастной любви, только отдельные неуравновешенные экземпляры. Большинство живут и терпят.
Приступы угрюмой, порою злобной тоски, которые меня так мучили в Игоре, неизменно предшествовали вспышкам деятельного возбуждения. Эту деятельность необходимо было направлять в безопасное русло, она могла навредить окружающим. Вскоре я научилась это делать.
В тот день, тридцать первого августа, мы недолго сидели с Игорем в нашей комнате. Только один разок поцеловались. Я заглянула к соседям, где Аська как ни в чем не бывало завтракала во второй раз, и пригласила ее вернуться под родной кров. И снова классические аллеи Воробьевых гор были в нашем полном распоряжении.
Я боялась долгой разлуки. Ведь бывает так: возвращаешься — и вдруг встречаешь чужого человека, с которым не о чем говорить. Но с нами ничего подобного не произошло. Мы буквально набросились друг на друга. Разговаривали часами, отрывая время для бесед у поцелуев, и не могли наговориться.
— Ты заметила, что нам трудно стало расставаться даже на одну ночь, всего на несколько часов? — как-то спросил он и взглянул на меня строго и многозначительно.
Да,
— Твое появление перед очами моих предков неизбежно и чисто формально, — уверял он меня. — Со временем они тебя узнают, но вначале могут и не воспринять, особенно мать. Но какое это имеет значение для нас? Ровно никакого. Предварительно я опишу тебе мое семейство.
Он никогда не скрывал, что их семья — далеко не идеальная. Каждый живет сам по себе. Раньше всех связывала бабушка, которая Игоря и вырастила. Она создавала что-то похожее на семейный уют, сразу же исчезнувший после ее смерти.
Мать Игоря не могла жить без работы, университета, друзей и общественной деятельности. Если создавался какой-нибудь комитет или его филиал, например Общество друзей Палестины, Полина Сергеевна была в первых рядах организаторов. Часто ездила за границу и по стране, на стажировки и по приглашениям.
Так же бегло он набросал портрет отца. Семьянин — никакой, весь смысл его жизни в альма-матер. Декан — этим все сказано. Уходит в восемь утра, возвращается в десять. Мне показалось, что человеческие качества и ум отца Игорь оценивал гораздо выше, однако имел на него зуб. Оказалось, он несколько лет назад узнал, что у отца есть другая женщина.
— Сначала недоумевал, почему он от нас не ушел. Ведь семьи у нас нет и никогда не было. Потом понял: семья ему и не нужна. Он не знает, что это такое, — с желчью завершил он краткую и недоброжелательную характеристику предков.
Была еще тетка — старая дева, о которой он говорил совсем по-другому. С теткой Игорь с детства дружил и жалел, что не она досталась ему в матери. Вскоре я стала постигать тонкости взаимоотношений в этом семействе. Тетка конечно же недолюбливала Полину Сергеевну. Полина платила ей той же монетой. В общем, обычная ситуация. Раньше я думала, что только нам, Игумновым, не слишком повезло, а в других семьях все складывается благополучно. Но Игорь мне признался:
— Читал твои письма и завидовал. Ты даже не подозреваешь, как тебе повезло. В вашей семье есть особый дух. Ты к нему давно привыкла и не чувствуешь. А я, бездомный, сразу уловил. Тепло, забота, любовь. А я вхожу в нашу огромную пыльную квартиру и ежусь: температура на два-три градуса ниже, чем на улице. Стужа!
Так я заочно познакомилась с семьей Игоря. Признаюсь, это знакомство не только не приободрило меня, но привело в еще большее замешательство.
В первом признании моего милого друга так и не прозвучало слово «люблю». Игорь его терпеть не мог. Он часто повторял: «нужна» — и объяснял, как именно и почему я ему нужна. Мне это казалось вполне понятным и разумным.
Есть слова, которые так поистрепались от частого употребления, что потеряли всякую ценность. Конечно, Игорь говорил мне и это слово, но всего два-три раза и в особые минуты, или интимные, или торжественные. Обычно он подбирал синонимы, более обыденные и правдоподобные.