Лукреция с Воробьевых гор
Шрифт:
«Вы голосовали за Янаева?» — в это время кричали в микрофон митингующие, и толпа нестройно отозвалась «Нет». «Вы голосовали за Павлова?» — «Нет!» «Вы голосовали за Ельцина?» — «Да!» Все это немного напоминало детскую игру. «Не позволяйте себя арестовать! — кричали в микрофон. — Ель-цин! Рос-сия!»
Улицу Горького забили танки и троллейбусы. Сверху на них стояли люди — солдаты, девушки, юноши, все молодые… Это было похоже на народное гулянье. В одном из домов напротив почтамта окно было открыто настежь: оттуда лилась музыка «Лебединого озера». Одетта в белом, Одилия — в черном, они представляли силы добра и зла,
На другой день мы с Игорем совершили телефонную прогулку по нашим товарищам, в основном однокурсникам… В их голосах слышалась растерянность. Кто говорил, что раз уж это произошло, то все надо принять и выступать против — бессмысленно; кто утверждал, что происшедшее — благо для нашей страны и что наконец-то настанет порядок; некоторые опасливо вешали трубку, сославшись на то, что ждут звонка от родственников и говорить сейчас не могут… Одни наши приятели торжествовали победу, другим было на все наплевать, третьи вообще не знали, что сказать, и ничего не говорили, боясь, что телефоны уже прослушивают.
«…Струнный квартет Чайковского…»
Весь этот день я просидела дома, пытаясь дозвониться до Люси и Володи, но там трубку не брали. Игорь с нашим соседом Сашей Филипповым поехали на митинг к Белому дому.
Оба вернулись взбудораженные и заявили, что их место там.
— Что будем делать? — обратился ко мне Саша. Он видел себя Пестелем, вдохновляющим декабристов на подвиг. Но в руках у него была бутылка коньяку.
В этот момент я слушала выступление Олега Попцова из Белого дома. Он передавал прощальный привет своим родным и друзьям, очевидно уверенный, что из Белого дома ему живым не уйти.
— Надо идти туда, — сказала я Игорю и Саше.
Тут в дверь позвонили: это был Слава Викторов, другой наш сосед, с которым Игорь иногда любил побеседовать о судьбах России. По выходным Слава работал на восстановлении храма Пресвятой Троицы в Воронцах, пытаясь привлечь к этому делу и Игоря. Вместе с ним трудились дети его класса — Слава был учителем, историком.
Слава холодно поприветствовал нас и выставил на стол бутылку водки.
— Выпьем за нашу победу…
Филиппов, который, вероятно, был лучше меня осведомлен о политических пристрастиях Славы, заносчиво возразил:
— Ваша победа — не наша победа.
— Она станет вашей, — уверенно сказал Слава. — Выпьем!
Игорь закрыл свой стакан ладонью.
— Я выпью, — сказал Филиппов, — но только не за то, за что будешь пить ты… Выпьешь с нами? — спросил он меня.
— Нам пора собираться, — напомнила я им.
— И мне пора собираться, — опрокинув свой стакан в рот, промолвил Саша. — До скорой встречи!
Мы уже стояли в дверях, когда прибежала Полина Сергеевна. Вид у нее был более чем встревоженный.
— Ох, какое счастье, что я вас перехватила, — с порога сказала она. — Не выходите сегодня из дому. У Льва Платоныча достоверные сведения, что сегодня будет штурм… Абсолютно достоверные. На улицах будут стрелять, так что вы сидите дома…
По лицу Саши я увидела, что ему эта новость не понравилась.
Игорь молча застегивал ботинки.
— Ты идешь? — спросила я Филиппова.
— Не знаю даже, — сказал он. — Какая там от нас будет польза?
— Никакой, — обрадованно поддержала его Полина Сергеевна, — тем более что у нас
К моему изумлению, я увидела, что Игорь застыл в нерешительности.
— Ло, — наконец сказал он, — а ты твердо намерена идти туда?
— Твердо, — сказала я. — Это моя работа. Я обещала Шуре Борисову… Он только что звонил.
Шура действительно звонил за несколько минут до прихода Игоря и Саши — он сказал, что журналистов пропускают к самому Белому дому и что он будет ждать меня возле восьмого подъезда.
— А если я попрошу тебя остаться? — вдруг промолвил Игорь.
— Ты что — боишься?
— А почему такой тон, Лариса? — взвилась свекровь. — Тут не та ситуация, чтобы можно было героизм демонстрировать… К тому же было сообщено о комендантском часе. Вы рискуете провести ночь не на площади, а в отделении милиции…
Игорь хлопнул себя по лбу:
— Точно! Комендантский час! Я и забыл!
— Так ты не идешь? — пристально глядя на него, спросила я.
— И тебе не советую.
— Это моя работа.
— Но это не Игорева работа, — снова сказала свекровь, становясь между мной и сыном.
Игорь уже разувался.
— Лар, останься, выпьем! — жалобным голосом проговорил Филиппов.
— За что будете пить? — спросила я его в дверях.
Пройдя сквозь тройное живое кольцо, я добралась до восьмого подъезда. Было темно. Время от времени небо освещали сигнальные ракеты, и люди тревожно озирались: «Сейчас начнется». Шура беседовал с каким-то «афганцем», который что-то возбужденно говорил ему в микрофон. Он сделал мне знак подождать.
Я огляделась.
Возле автобуса, стоящего в стороне от восьмого подъезда, толпились люди. Это был штаб стихийно организованной из добровольцев армии. На автобусе висело объявление, написанное аршинными буквами: «Женщины, кроме врачей и журналистов, не проходите!» В невысоком здании напротив Белого дома помещался медицинский центр. Возле него стоял парень с громкоговорителем в руках. По радио Белого дома сообщали, как следует вести себя в случае психотропной атаки. Лица ребят, стоящих в оцеплении, были совершенно спокойны и как-то сосредоточенно красивы… Я пожалела о том, что среди них нет моего мужа. Стояли кто под зонтом, кто под клеенкой, кто накрывшись брезентом, кто просто так. Дождь все шел и шел. В эту минуту Шура тронул меня за плечо:
— Знаешь, я двину на «Эхо Москвы» со своей информацией. А ты осмотрись, поговори с ребятами, с начальником штаба, его зовут Виктор… Возможно, это пригодится для нашей газеты…
— Говорят, наш главный занял выжидательную позицию?..
— Мы его уломаем, навалимся всем коллективом… Кстати, как там наша Оксана?..
И тут я вдруг увидела свою сестру, выходящую из восьмого подъезда. К ней тут же устремились люди. Люся принялась им что-то растолковывать. Тут ее рассеянный взгляд скользнул по мне. Удивленно приподняв брови, она поманила меня рукой. Еще несколько секунд я слушала ее речь о том, что в Белом доме все спокойно, депутаты соберутся завтра-послезавтра, и тогда все будет хорошо. Договорив, Люся повернулась ко мне.