Лукреция с Воробьевых гор
Шрифт:
В один прекрасный день на меня как-то сразу, круто навалился токсикоз, и я сразу поняла, что означает это предобморочное состояние.
И стала думать, как сказать об этом Игорю…
Говорить ничего не пришлось.
Пока я размышляла обо всем этом, подбирая слова, гадала, как воспримут эту новость у меня на работе, где, кроме меня и еще двух-трех человек, не было охотников ездить в командировки, обо всем догадалась свекровь.
Она возникла на пороге нашей квартиры, когда Игоря не было дома, а я как раз собиралась
— Мой сын — ранняя пташка. Чуть свет — уже на ногах, — прокомментировала свекровь его отсутствие.
Все это было произнесено с подтекстом — Игорь часа недосыпает, куска недоедает, стараясь для семьи, пока я прохлаждаюсь дома. Но я не стала говорить свекрови о том, что Игорь с утра пораньше отправился в храм Николы в Пыжах — он последнее время пристрастился к этому храму, потому что ему очень нравились выступления по радио тамошнего настоятеля.
— Ты как-то плохо выглядишь, — пристально посмотрев на меня, отметила свекровь.
Меня как раз здорово подташнивало, и в ответ я пробормотала что-то невразумительное.
— Вы, случайно, не поссорились с моим сыном?
— Нет, я никогда не ссорюсь со своим мужем, — поспешила заверить ее я.
— Что — заездили на работе? — иронически осведомилась свекровь. — Тебе не надо было хвататься за это место, библиотека — дело тихое, на семью время остается…
— Я справляюсь, — пытаясь подавить приступ тошноты, ответила я.
— Да что с тобой? — беспокойно продолжала свекровь. — Эти круги под глазами… желтизна кожи… Ты, часом, не в положении, Лариса?
— Часом в положении, — грубовато ответила я. — По крайней мере, мне так кажется.
Свекровь всплеснула руками. На лице у нее проступило выражение такой растерянности и тревоги, что мне ее жалко стало.
— Но, Ларисонька… что же теперь?..
— В каком смысле? — не поняла я.
— Надо же что-то делать… с этой беременностью…
— А что с ней делать? — насторожилась я. — Беременность, как правило, завершается появлением на свет ребенка.
— Какого ребенка? — тонким голосом выкрикнула свекровь. — Да ты понимаешь, что говоришь? Игорь аспирант, ему еще учиться… Нет, милая моя, как хочешь, ты поспешила. Как это ни грустно, но все мы, женщины, через это проходили…
— Через что через «это»? — проговорила я.
— Надо делать аборт, — решительно произнесла свекровь.
Я пристально посмотрела на нее.
Я давно понимала, что на сочувствие этой женщины мне рассчитывать не приходится. Но и таких слов я от нее не ожидала. Она готова была принести в жертву учебе сына своего внука или внучку, человеческое существо, уже сплетающееся внутри меня. Я подумала: любовь таких женщин к сыновьям разрушительна. Нет, не может это называться любовью! Женщины вроде Полины Сергеевны всегда претендуют на первое место в жизни сына. Да, такой приходится потесниться для невестки, которая, как ей кажется, способна решить только половую проблему ее мальчика, а главное место все же остается за ней, матерью. Но ребенок этой невестки —
— А почему вы в свое время не сделали аборт и не избавились от Игоря? — спросила я ее. — Вы и ваш муж, кажется, тогда еще были очень молоды…
— У нас обоих было врожденное чувство ответственности, — объяснила свекровь, — которое, сознаюсь, мы не сумели воспитать в Игоре. Он еще мальчик. Ему рано иметь детей. Это только разрушит ваш брак.
— Об этом позвольте судить нам самим, — непререкаемым тоном заметила я. — Извините, мне пора собираться на работу…
В тот же день вечером — Игорь сидел над подшивкой газеты «Московские ведомости» за 1895 год, раздобытой им в «Букинисте», — нас навестила Варвара Сергеевна.
Я было ей обрадовалась, решив, что сестра свекрови по своему обыкновению пришла поддержать меня в противовес Полине, но скоро выяснилось, что обе Сергеевны, посовещавшись, решили выступить единым фронтом против меня и моего ребенка.
В руках у гостьи не было ни торта, ни конфет, ничего, кроме кокетливого маленького ридикюля, который Варвара Сергеевна держала под мышкой. Войдя в прихожую, она раздраженно сунула свою сумочку Игорю в руки, и всю дальнейшую сцену он так и простоял, держа тетушкин ридикюль в руках.
— Нам надо поговорить, — тоном, не предвещающим ничего доброго, проговорила Варвара Сергеевна, обращаясь ко мне.
Я отложила в сторону пачку писем, прихваченных с работы, и предложила ей сесть.
Но Варвара Сергеевна продолжала стоять, как бы нависая надо мною, и я вынуждена была смотреть на нее снизу вверх. Именно так, в переносном смысле слова, они хотели бы, чтобы я всегда смотрела на них — ловила каждое слово, слетевшее с их губ, заглядывала им в рот, а свой собственный раскрывала только для одобрения того, что они изволят сказать.
— Я согласна с сестрой, — не стала тянуть резину Варвара Сергеевна, — вам еще рано думать о детях. Вы оба еще не прочно стоите ногами на земле, поэтому…
— Варвара Сергеевна, — перебила я ее, — прочно стоят на земле одни кариатиды и девушки с веслами.
— В чем, собственно, дело? — подал голос Игорь.
Мы обе даже не повернули голов в его сторону.
— Конечно, годам к шестидесяти наше земное существование упрочится, — продолжала я. — Но тогда уже будет несколько поздно думать о детях…
Варвара Сергеевна опечаленно покачала головой:
— Ты, Лариса, пожалуйста, не шути, не стоит. Все очень серьезно.
— А в чем дело? — снова спросил Игорь.
Мы обе опять проигнорировали его.
— Я понимаю твое желание иметь детей, ведь я сама женщина…
Тут мне страшно захотелось ей сказать, что она не может меня понять, так как у нее самой нет детей, но вовремя прикусила язык.
— Я очень сочувствую твоему желанию, и, возможно, позже, когда придет время всерьез подумать о детях, я сама во всем тебе буду помогать, — продолжала она.