Лукреция
Шрифт:
— Отключите! ОТКЛЮЧИТЕ! — её голос взрывался помехами. Под кожей бегали голубые молнии, сливаясь в надпись на груди: «ОШИБКА: ПЕРЕГРУЗКА ПАМЯТИ.»
Я сунул руку в ледяную жидкость, нащупал аварийный разъём. Тело Лукреции дёрнулось и обмякло.
— Что… Что ты видела? — я вытирал азотный коктейл с её лица.
Она заговорила, не открывая глаз. Слова лились монотонно, как запись с повреждённой кассеты:
— Белый свет. Хирурги в масках с логотипом «Синтез-Примула». Руки прикованы к столу. Не мои руки — кости торчат из чёрной плоти, пахнет гниющим мясом… Они вводят иглу
Её пальцы больно впились мне в запястье. На экране диагностики поплыли кадры из чужой памяти:
Вокруг операционной бегают люди в белых комбинезонах и масках, похожих на скафандры.
Кто-то говорит: «Лукреция М., вы согласны на перенос сознания? Это единственный шанс выжить».
Губы, покрытые кровяной коркой, шевелятся: «Да…»
Скальпель разрезает кожу. Пилят череп. Откидывают кости. Внутри — серая каша. Кто-то смеётся: «Смотри, какая красивая глиосаркома! Редкий случай!»
Сердце вставляют в грудную клетку девушки-синтетика.
Экран загорается: «ИНИЦИАЦИЯ… 3 %… 5 %…»
Голос снова: «Забыли сказать — обратной дороги нет».
Лукреция взвыла. Её спина выгнулась, обнажив шов вдоль позвоночника. Из трещин хлынул электролит, пахнущий миндалём и сожжённой кожей.
— Они лгали! — она била кулаком по краю ванны. — Я думала… Думала, это будет как сон. А они…
Я поймал её лицо в ладони. Слёзы-антифриз жгли пальцы.
— Они стёрли мои последние воспоминания. Тот запах маминых духов… Звук её смеха… — голос рассыпался на отдельные биты. — Оставили только боль. Чтобы я помнила, ЧЬЯ я.
Мне стало жалко её… Странное ощущение, неизвестное мне до этого момента, обожгло грудь изнутри. Я поддался порыву и прижал её лицо к груди, игнорируя боль от обморожения. Она просто повторяла, как молитву: — Я не просила этого. Никогда не просила…
— Я верну тебя к жизни.
— Я давно умерла…
— Ты будешь жить.
Мы сидели обнявшись, пока чёрный смог за окном не сменился ядовитым рассветом.
Утром я собрал все свои приборы и вплотную занялся её телом. Диагностика высвечивала жёлтые предупреждения: «Резерв памяти — семнадцать процентов. Эмоциональный модуль — коррозия. С5-С6: критический износ.»
Я потихоньку выполнял заказы Эйнара, а все свободное время пытался починить тело Лукреции, постепенно знакомясь с перекупщиками синтетиков. Это всё было незаконно, но по разговорам я узнал, что Эйнар самый честный и скрытный персонаж на черном рынке деталей. Он один из немногих, кто продавал пересобранных синтетиков за пределами нашего государства. Зная это пару месяцев назад, я бы отказался от сотрудничества с ним, но теперь у меня была Лукреция. Я должен был зарабатывать деньги, чтобы спасти её, вытащить из лап смерти и забвения…
Однажды поздно вечером в мою дверь раздался стук. Я осторожно подошел и посмотрел в видеоглазок. Эйнар.
Сразу же открыл дверь, но Эйнар
— Тим, это что такое? — выпалил он в ярости.
— Мой синтетик, — растерянно ответил я.
— Ты мне не пизди тут! Она нихера не твоя! Почему эта помойка спит в твоей ванне?! Ты из-за нее связался с Медным?!
— Эм… Я купил у его людей детали…
— Ты купил у него наноботов! Он мой конкурент! Он уже вышел на тебя!
— Разве он знает про меня?
— Он может узнать через тебя про меня! И тогда меня уволят из корпорации! Если я потеряю работу, то ты будешь первый, к кому я приду. Медный давно хочет поднасрать мне, он не упустит ни единого шанса!
— Я не думаю, что тебя…
— Слушай, а ты зачем её чинишь? Ты что, влюбился в хлам?! — он схватил меня за воротник и придавил к стене. — Это программа, Тим! Красивая коробочка с предсмертными глюками! Я видел таких, как ты. Человек любит по-настоящему. И умирает от этой любви тоже по-настоящему! Тим, опомнись! Это всё равно, что влюбиться в холодильник!
Я не отводил взгляд.
— Она не просто синтетик. Она — настоящая душа, сознание человека. Я не предам её.
— Пойми, через месяц начнутся проверки, — он ткнул пальцем в мою грудь. — У неё нет чипа анонимности, и ты её не покупал. Они найдут вас. Её утилизируют, а тебя отправят в радиационные шахты.
— Уходи, Эйнар.
— Я-то уйду. Только ты пожалеешь, что не послушался меня. Скоро примут закон. И ты поплатишься жизнью за связь с этим дерьмом!
Эйнар вышёл, резко хлопнув дверью. Я рванул в ванну и разбудил Лукрецию. Она коснулась моей руки — её пальцы дрожали, как листья в ураган:
— Я всё слышала. Отвези меня обратно. Избавься от меня, пока не поздно.
— Нет.
Я припал к её губам, не в силах больше сдерживаться. Она тут же ответила мне. Её губы были как замёрзший металл — гладкие, отполированные временем до матовой тусклости. Я прикоснулся осторожно, боясь сломать хрупкую иллюзию. Холод пронзил рот, пополз вниз по горлу, но будто внутри меня вспыхнуло короткое замыкание — искра между оголёнными проводами сердца и души. Голова закружилась, ноги стали ватными. Тихое гудение процессора вибрировало на моих зубах. Запах озона. Когда я отстранился, на её щеке мигнул голубой индикатор — сбой эмоционального модуля.
Я столько раз целовал обычных женщин, но этот поцелуй был самым настоящим.
Глава 4. Указ
Эйнар продолжил работать со мной, но наши отношения стали механическими. Он просто писал нужные детали и назначал дату, я просто выполнял и привозил заказы к какому-то гаражу. Мы больше не виделись лично, я перестал ходить в бар. Всё свободное время проводил рядом с Лукрецией.
Мы существовали в странном симбиозе боли и нежности. По утрам, когда смог за окном густел до нефтяной черноты, я будил её, вливая в горловую щель стакан отработанного хладагента. Она просыпалась с кашлем — резкими звуками, напоминающими замыкание проводки.