Luminosity - Сияние разума
Шрифт:
— Через какой ад сейчас приходится проходить Ирине, — сказала я, ближе прижимаясь к Эдварду. Мой, мой, мой… Я знала, что мой мозг был поражен жутковатой магией связей в паре вампиров. Я на это подписалась еще тогда, когда сказала, что готова к обращению. И если бы я так не сделала, тогда бы я в итоге умерла от болезни или от старости, и Эдвард потерял бы меня, и ему бы пришлось пройти через такой же ад, а я была бы мертва, и у меня не было бы Эдварда, и это было неприемлемо. Намного лучше для нас быть бессмертными и быть вместе. Хотя мне становится не по себе, когда я начинаю думать над тем, сколько уязвимостей в нашем бессмертии.
— Она еще не убедилась, что Лоран мертв, — сказал
— Как долго она будет продолжать надеяться? Если он не приходит и не приходит, и продолжает не приходить домой…
— Это не будет длиться вечно, — признал Эдвард. — Но, возможно, дольше, чем ты можешь подумать.
Потому что, кроме всего прочего, даже отчаянно обманываясь, можно чувствовать себя лучше, чем с такой черной дырой горя внутри, которую я даже не могла себе представить. Но Ирина сейчас как раз это переживала. Что бы она ни думала, но ее худший кошмар — или настолько близкое к нему состояние, что разницы почти не было — уже воплотился в реальность. А я скрывала от нее жизненно важную информацию.
Потому что если я не буду это делать — она умрет и прихватит с собой одного или двух волков.
Выберет ли она смерть, если узнает, что случилось с Лораном? Возможно, что она сначала захочет уничтожить всю стаю Бекки — возможно, и всю стаю Рейчел, а то и все племя квилетов — кто знает, кого она объявит виновным — но после всего этого? Когда она полностью свершит свою месть, как-то вылавливая волков по одному, пока они не закончатся, а она еще будет в живых, что будет с ней дальше?
Я была уверена, что знаю, как поступил бы Эдвард. Я поняла это еще до того, как меня обратили. Для него была характерна трагическая жертвенность, он не захотел бы жить в мире, в котором не было меня. Насчет Ирины — я не была в этом уверена. Будет ли она считать, что стоит жить дальше? Будет ли она вообще об этом задумываться?
Я внезапно подумала — что же случится с волком, если умрет тот, на кого он запечатлен? Те, на кого они запечатлелись, были смертными людьми, без необычайной живучести или увеличенной продолжительности жизни. Может быть, именно поэтому в племени нет доживших до сего дня столетних волков из последней стаи; возможно, они все были запечатлены и забросили свой режим, при котором они не стареют — они перестали время от времени перекидываться в гигантских волков, чтобы им не пришлось надолго пережить своих любимых. Когда маленькая Клэр дорастет до Квила, неужели он тоже перестанет обращаться в волка, и его физический возраст начнет увеличиваться — ему будет тридцать, сорок, пятьдесят лет, так же, как и ей, и ему не придется оставаться молодым, в то время как она станет стареть, и не придется долго жить, когда она уже умрет? А Джаред — возможно ли, что он уже пытается взять под контроль свои способности, чтобы его подружке — одного с ним возраста — не пришлось бы стареть больше него?
Как я могу быть уверена, что подобная катастрофа никогда, никогда не случится со мной?
Я решила, что не собираюсь больше лететь в Ла Пуш, если у стаи будут мелкие проблемы. Рэйчел — умница и сама справится со своими заботами, если я буду продолжать консультировать ее и посылать деньги через Интернет. Мое физическое присутствие не требовалось, особенно рядом с Гарри, Сью и Коди, я не хотела стать постоянным источником яда на случай, если им захочется кого-нибудь обратить. (Рэйчел упомянула в предыдущем письме, которое не было связано с Лораном, что для того, чтобы сохранить мир со стаей Бекки, Гарри, Сью и Коди продолжали постоянно жить в хижине. Гарри пытался обустроить ее, чтобы там можно было нормально жить. Ли и Сет продолжали жить в их доме в резервации. Но они все еще находились
Но просто присутствовать там не было достаточным для меня, чтобы отогнать призрачные тревоги, угрожающие моему спокойствию. Мне нужно было присутствовать и действовать эффективно. У меня были некоторые преимущества перед некоторыми из врагов, с которыми мне придется в конце концов столкнуться. Но этим самым врагам они тоже были известны, и если я одна останусь невредимой, пока Алек заставит членов моей семьи бесчувственными пасть на землю, тогда я останусь единственным вампиром, не очень искусным в бою, и кого можно будет атаковать физически, пока мои беспомощные родственники и Эдвард будут не в состоянии меня защитить.
И тогда их — его — могут уничтожить. Больно. Думать об этом было так больно, что я хотела переключиться на другие мысли или вообще ни о чем не думать — просто прижаться к моему великолепному, живому Эдварду и притвориться, что наше “бессмертие” гарантирует нам неуязвимость. Но это не так. Пренебрежение фактами не делает их менее достоверными. Эдварда могут разлучить со мной. Я не могла защитить его от всего, чем мог угрожать нам внешний мир.
Нехорошо.
Я размышляла о пределах своего щита. Что я могу к нему добавить? Было легко стать невосприимчивой к Джасперу. Мне нужно было только повторять про себя мантру. Моя первая в жизни мантра. Было ли это совпадением — возможно ли, что сила Джаспера действовала где-то на границе моих способностей, между тем, что я могу заблокировать, и тем, что не могу? Или мои способности можно было сильно улучшить?
Насколько я могу повысить свою невосприимчивость, если попытаюсь это сделать?
Скорее всего, существовали определенные ограничения, и мне нужно было компенсировать их навыками физического боя. Я избегала спаррингов после того, как получила шрам. Я не носила такую одежду, которая смогла бы закрывать мне запястье даже в самом обычном учебном поединке — рукава имели обыкновение сползать. Я до сих пор не придумала, как правдоподобно объяснить укус. Но вполне возможно, что у Элспет будет яд, и тогда я смогу сказать, что это она меня укусила. Она будет образцом полувампира номер пять, причем четверо предыдущих сводные братья и сестры. Это не гарантировало, что моя дочь будет похожа на гибриды женского пола, которые были до нее.
Менее чем через неделю я смогу узнать, будет ли Элспет хорошим прикрытием для истории с укусом. До тех пор я буду носить длинные рукава рядом со всеми, кроме Эдварда.
А потом материнство будет занимать большую часть моего времени.
Но, по крайней мере, ночами Элспет будет спать.
*
Страсть, с которой Мэгги стала оберегать Джанну, и беспокойство за ее состояние впечатляли. Они делали подготовку к рождению Элспет почти скучной. В то время как Мэгги, затаив дыхание, бережно держала за руку Джанну, а Иларио беспокойно ерзал рядом, Карлайл вводил ей успокоительные препараты и тяжелые анестетики. Эдвард сделал разрез до оболочки, Розали передала ему клык, он вскрыл оболочку и вернул клык Розали. Пока она смывала кровь и прилаживала зуб на место, чтобы он снова прирос, я раскрыла оболочку, и там была Элспет.
Мой ребенок.
Я широко улыбнулась и погрузила руки в околоплодные воды, чтобы ее вытащить. Она открыла ротик, и меня осенила внезапная идея — я подставила руку таким образом, чтобы внутреннюю часть моего левого запястья было удобно укусить, и малышка послушно вцепилась в нее зубами. Она была не ядовитой, но жидкость, в которую были погружены мои руки, была похожа на яд — и это могло объяснить шрам. Я не думала, что кто-то будет проводить специальные эксперименты, чтобы проверить мою историю.