Луна 84

Ханипаев Ислам

— Риггс! — вдруг кричит начальник, посмотрев наверх, за спины новичков. Там возвышается застекленная смотровая — словно трибуна для особо важных гостей на стадионе. Охранник, сидящий за панелью управления, кивает в ответ, и через мгновение расположенные в несколько рядов толстые прутья одиночки сдвигаются, наглухо закрывая клетки. — Прибавь Дикарю жару!

— Да, сэр! — доносится из динамиков.

Начальник тюрьмы показывает большой палец вверх и всем своим видом просит заключенных обеспечить идеальную тишину. Удовлетворенно улыбается, ожидая чего-то. Через несколько секунд из закрытой клетки слышатся стоны, иногда переходящие в крики. Будто дирижер, Браун взмахом указательного

пальца просит охранника увеличить мощность. Из камеры слышится рев, полный боли и ненависти.

— О, это мой любимый момент! Послушайте. — Вновь следует приказ увеличить мощность, и заключенный кричит еще громче. Сквозь невидимые щели меж механических решеток пробивается пар. Браун велит то поднимать, то понижать температуру. — Потрясающе талантливый певец. Шутник, тебе нравится, как он поет?

— Да, сэр, — отвечает триста первый, опустив глаза.

— Как тебя зовут?

— Оскар Эдуенсо.

— Оскар, попробуйте дуэтом! — Браун упирается электродубинкой в ребра триста первого, и тот платит криками за свое чувство юмора. — Какое расточительство — высылать такие таланты с Земли! Хотя я допускаю, что вы лишь часть программы по повышению уровня культуры Луны. — Электродубинка замолкает, когда Оскар теряет сознание. — Вот что значит отдаваться профессии полностью! Триста второй, имя!

— Бенуа Мусамба, — отвечает темнокожий парень.

— И откуда ты такой крепкий взялся?

— Бибеми.

— Полагаю, это что-то африканское.

— Камерун.

— Понятно. А проходишь ли ты по нашим возрастным нормативам? Сколько тебе?

— Двадцать два. — Триста второй отвечает коротко и холодно. Без вызова, но и без страха.

Браун задумчиво кивает, затем продолжает:

— Я слышал, как ты хихикал над шуточкой своего друга.

— Он мне не друг.

— Он мне не друг, начальник Браун!!! — рявкает на триста второго Браун и бьет его шокером. К удивлению всех, Бенуа удерживается на ногах. Коленки трясутся, он шипит от боли, но продолжает стоять. Браун отводит дубинку. — Вот это я уважаю. Нам тут такие пригодятся.

— В-в-выпусти м-м-меня, и я раз-з-зорву тебя… на части, — бурчит Бенуа, собираясь с силами.

— Мне нравится твое предложение, но не в этот раз. — Браун, потеряв к заключенному интерес, поправляет козырек картуза и переводит на максимум мощность дубинки. — Объясняю всем на примере нашего крепкого новичка. — Браун поднимает над головой оружие. — У нас тут есть список из трех источников страха и боли. Я в этом списке занимаю скромное третье место. Второе место у этой незамысловатой штуки. — Он вертит искрящимся устройством в разные стороны. — Это наш шокер, электродубинка, парализатор, вышибатель мозгов — называйте, как хотите. С помощью этой штуки любой из охранников, и в первую очередь я, может причинить вам немыслимое количество страданий — не только как шокером, но и по старинке. — Будто вспомнив о чем-то, Браун оглядывается на одиночку. Дикарь молчит. — Ах да. Простите. Риггс, отключи парилку!

— Да, сэр! — слышится ответ.

— Итак, шокер. Если поставить его на максимум, то можно услышать такой гул. — Браун неожиданно засовывает шокер в клетку Стоуна. Тот испуганно отдергивает голову. Жужжащий, почти искрящийся кончик приближается и замирает в паре сантиметров от шеи.

— Нет, нет, нет, пожалуйста, — взмаливается триста третий.

— Послушай, послушай внимательно и запомни этот звук.

Дальше голову не отвести, и Стоун держится на ногах, слегка подрагивая всем телом и пытаясь представить, что находится в другом месте. Без шансов. Гул шокера словно пробирается по позвоночнику

в глубь мозга, вызывая неимоверный страх. Стоун, перестав молиться, морщится в ожидании адской боли.

— Запомнил? — до жути мягко спрашивает начальник.

— Да, да, да… — тараторит Стоун.

— Вот и молодец. Расскажешь всем остальным, что чувствуешь?

— Да, да, сэр.

— Спасибо.

Облегчение наступает, когда Браун отводит шокер.

— Продолжим урок. Ударив этой штукой по любой конечности, я моментально ее отключу. Спасибо Богу за то, что изобрел паралич! — Браун бьет в коленный сустав Бенуа Мусамба, и тот падает на одно колено, с трудом сдерживая крик. — Ударив в область сердца, я могу как вызвать временный перебой, так и полностью вывести из строя ваш ценнейший орган. Но самое лучшее свойство, — Браун театрально вертит дубинкой, а Стоун молит Бога, чтобы начальник случайно не задел его клетку, — раскрывается, когда дотрагиваешься им до головы. Никакой боли. — Браун подносит к бритому затылку Бенуа шокер. Стоун, не видя лица триста второго, даже не может предположить, что тот чувствует. — Отключение мозга. Это как вырубить электричество. Вы моментально превращаетесь в овоща, и целый час ваше тело пребывает в блаженном состоянии — будто парите в космосе. Риггс, покажи всем!

Окно смотровой оказывается еще и экраном, на который проецируется видео. Крупным планом взяты начальник и триста второй. Квадрокоптер с камерой подлетает ближе, картинка увеличивается. Теперь все устремляют взгляды на экран.

«Хватит, хватит, хватит», — молит про себя Стоун.

Бенуа, опустив голову, все еще стоит на одном колене. Легкое касание затылка, звук вылетающей искры — и гигант моментально отключается. Все заключенные вздрагивают. Им не привыкать видеть подобную картину, но от этого не легче. Ком в горле не дает Стоуну вдохнуть. Он прерывисто пытается сделать глоток воздуха, будто астматик. Одна мысль в голове: «Только не я. Пожалуйста, только не я следующий».

— Продолжим экскурсию. Вы потом расскажете этим двум шутникам, чем все закончилось, — улыбаясь, произносит Браун, небрежно указывая кончиком дубинки на Оскара и Бенуа. Промежуточное облегчение настигает Стоуна, но начальник может и передумать.

Браун подходит к его клетке.

— Триста третий… — Он нагибается к новичку, закрывает рукой микрофон, тянущийся от уха, и тихо говорит: — Интересно, почему твое дело засекречено? Что ты такого натворил?

— Я здесь по ошибке, — выдавливает из себя Стоун, мотая головой.

Браун, разочарованный ответом, поджимает губы, отпускает микрофон и продолжает играть на публику:

— Я удивлен, что ты до сих пор не обмочился, а ведь при нашей первой встрече ты… Впрочем, не буду тебя смущать перед новыми друзьями. Урок уважения ко мне мы преподали вместе с триста первым. Урок устрашения мы преподали с триста вторым. По крайней мере, попытались. А урок соблюдения правил я преподам вместе с тобой. — Начальник подается вперед, и его лицо оказывается между прутьев. — Итак, вопрос. Тебе нравятся девушки?

Сквозь пелену страха и гул в ушах тяжело различить услышанное. Тысячи мыслей поражают сознание: «В каком смысле? Да или нет? Нет или да? Как ответить, чтобы не закончить как эти двое? Как сделать так, чтобы он был доволен? Промолчать? Улыбнуться? Что он спросил?»

— Извините, сэр, что? — осторожно переспрашивает Стоун.

— Тебе девушки нравятся или ты из тех, кто с парнями? Я не осуждаю. У нас тут полная свобода… в некотором смысле.

— Н-нравятся.

— Нравятся, сэр, — терпеливо поправляет его Браун, выдавив улыбку.