Луна над рекой Сицзян
Шрифт:
Брат мой пришёл в больницу и в палате, забитой настолько, что, когда понадобилось поставить ещё одну кровать, её чуть не запихнули в туалет, нашёл меня. Вне себя от ярости он кричал на горбуна: «Да что ты за человек такой? Что ты из себя вообразил? Ты хоть понимаешь, что натворил? Хотя бы знаешь, как оружие держать в руках? Кто тебе его доверил? Если бы ты наставил дуло пистолета чуть выше, его уже не было бы в живых. На самом деле это тянет на покушение на убийство. Ты чуть не стал убийцей… Кому какое дело до твоих консервированных фруктов? Можешь засунуть свои деньги на оплату лечения куда подальше! Если будут осложнения, ты, ублюдок, по гроб жизни будешь за это отвечать, даю слово!»
Маленький горбун то краснел, то бледнел, потом схватил пистолет, ткнул себе в грудь и решительно вложил в руки брата со словами:
— Что я могу поделать… Как мне поступить? Застрели меня, друг! —
Брат никак не решался браться за маузер.
— Ну же, давай стреляй! Как подумаешь, жизнь моя ломаного гроша не стоит, словом, крыса я последняя. Дружище, если ты стрелять не научен, товарищ сейчас тебе покажет. — Теперь настала очередь моего брата меняться в лице. Он то краснел, то бледнел.
И по тому, как в дальнейшем развивались события, и внешне этого парня невозможно было принять за бандита: рано состарившееся лицо, спина как у моллюска и кривой обезьяний рот.
Когда ему было нечего делать, он, заметив, что старику с соседней койки тяжело добраться до туалета, не раз провожал того туда и обратно, поддерживая под руку; кроме того, он получал и разносил нам питание.
Обнаружив, что в палате очень душно, они с другом протянули соединительный шнур и притащили большой вытяжной вентилятор, неведомо откуда добытый. Вентилятор с жужжанием продувал воздух, ко всеобщей радости. Ему удалось найти общий язык и с врачами, порой белые халаты приходили за ним и просили с чем-нибудь срочно помочь. Они все звали его «старина Ся», или «товарищ Ся», или «самоотверженный товарищ Ся Жухай».
На шее он всегда носил две связки ручных гранат. Он брал одну из них, открывал крышку и вытягивал чеку, а потом врывался, например, в операционную с громким криком и выпученными глазами и приказывал подлым мерзавцам заткнуться и дружно отойти к стене. Эти самые «мерзавцы» были вооружены до зубов и настроены сурово, большинство из них были куда более крепкими и рослыми. Тогда в больницах случалось, что некоторые, глядя на страдания друзей-однополчан, срывались от переживаний и нетерпения и, угрожая оружием врачам, вынуждали тех делать операцию вне очереди, требовали лучших хирургов и всё такое. И вот в ту самую минуту, когда «обутые страшились босых, а босые боялись рискующих жизнью», у нас неожиданно нашёлся один ещё более отчаянный камикадзе, и, поскольку другие не были готовы погибнуть вместе с ним, им оставалось молча подчиниться.
«Товарищу Ся» несколько раз удавалось взять под контроль беспорядок. Потом я начал догадываться, что больничное руководство оставило меня больше чем на двадцать дней и до последнего оттягивало с выпиской только для того, чтобы подольше задержать в своих стенах этого гаранта стабильности и безопасности. Смешно представить, как доктора могли бы воспринимать его при обычных обстоятельствах — горбуна, не скупящегося на смачные выражения наподобие «сволочь» или «чёрт возьми!». Благородные и чинные люди с высшим образованием, которые перед едой обязательно моют руки с мылом, каждый выходной прогуливаются по парку и любуются цветами, пишут исключительно красивым почерком на латинском языке, при встрече с ним не то что не смогли бы вымучить улыбку — отшатнулись бы с брезгливостью. Однако, как говорится, «нонеча не то, что давеча», меняются времена, меняются и нравы. Бывает, что мы делаем то, чего раньше и представить себе не могли.
Поскольку он хотел и умел усмирять бунты, в глазах революционного медицинского персонала он превратился в опору, надёжного товарища, сочетающего в себе высокую нравственность и таланты. Пусть он и был безнадёжен — как шея, которую никогда дочиста не отмоешь, — разве теперь это имело значение?
Купаясь в бесчисленном множестве тёплых доверительных взглядов, горбун до того окрылился, что, услышав очередные жалобы белых халатов на тяготы жизни, в порыве сочувствия призвал на помощь своих братков. Те дружно нацепили красные нарукавники с надписью «Молодая гвардия» и с азартом несли свою службу на посту у главного входа в больницу. Горбун работал в поте лица: строил докторов в шеренги, муштровал их, успевал контролировать санитарию, наставлял разносчиков-зазывал, трудился не покладая рук. Как говорится, «народному герою — народная любовь, народная армия заботится о народе». Если бы он и дальше продолжал свою деятельность, дни напролёт беседуя с людьми, однажды точно заговорил бы на человеческом языке.
В эти дни моё моральное состояние постепенно приходило в упадок. Каркас здания моего настроения рушился, а я оказался в самом низу, заваленный
Мой сосед по койке, носивший тёмные очки, участвовал более чем в тридцати организованных объединённых восстаниях цзаофаней [7] , ходил в военный поход и вроде бы принимал участие в освобождении Сянтаня. Однако, когда толпы этих людей, словно пчелиный рой, действительно добрались до передовой, в местечко под названием Ицзяовань, оказалось, что ими некому было командовать, никому не было дела до их пропитания, каждый сам искал место, где укрыться и прилечь.
Какие-то люди, по всей видимости большие начальники, с биноклями на шее и переносной радиостанцией, в компании сопровождающих приезжали на военном джипе. С важным видом, изображая великих стратегов, у которых давно готов план, они вселяли в окружающих нетерпеливую надежду, однако с наступлением ночи всё глохло, никакого продолжения не следовало. Пчелиный рой волей-неволей понемногу разлетался. «Эй, расхитители продовольствия, война войной, а обед по расписанию! Что нам стоит накопать бататов?»
7
Участники объединений рабочей молодёжи, создававшихся в ходе «культурной революции».
Только тогда открылся мне мир, лежащий за стенами торжественных собраний и страницами газет.
Спустя год анархия в стране постепенно сошла на нет. Я покинул школу и город, пополнил ряды работающей в деревне образованной молодёжи, устроившись на чайную плантацию в уезде Гуло провинции Хунань. Жизнь потекла очень спокойно, вот только постоянно мучила боль в спине и пояснице; на работу и с работы я шёл в потёмках. Бесконечное поднимание целины, пахота и прополка, удаление сорняков, жатва, сжигание соломы — всё это серьёзно истощало физически. Со временем наши тела иссохли, словно испарившись. Остались только колеблющиеся тени, бредущие по земле. Спустя годы я описал всё это в одном из своих рассказов.
«…Когда солнце достигало зенита, люди были уже хорошенько прожарены, многие покрыты ожогами. Пот лился ручьями, с бровей стекал прямо в глаза и жёг их, покрывал почерневшее от солнца тело. Пропитавшись потом, складки одежды и края штанин высыхали на солнце и дубели на ветру, на одежде проступали солёные разводы, похожие на белые кругообразные узоры».
Для нас, «больших фабрик по производству соли», события «культурной революции» поросли быльём и казались не менее древними, чем времена У-ди, У Цзэтянь, Бэйянской милитаристской клики [8] . Впрочем, время от времени, словно отголоски тех лет, возникали мелкие неприятности, приносившие беспокойство и оставлявшие нехороший осадок на душе. Из города к нам наведывались кадровые работники, проверявшие, не хранит ли кто-то из образованной молодёжи незаконные военные трофеи. Хвала небесам, меня это не коснулось. В другой раз следователи интересовались, не прихватил ли кто перед тем, как покинуть колледж, казённых баскетбольных мячей, гантелей, спортивной формы или гармони. К счастью, в этом я тоже не был уличён.
8
У-ди — император эпохи Хань, правил в 141-87 гг. до н. э.; У Цзэтянь (624–705) — императрица эпохи Тан, правившая страной в течение сорока лет, бывшая наложница; Бэйянские милитаристы — представители военного командования, управлявшие Северным Китаем в 1912–1927 гг.