Луна над рекой Сицзян
Шрифт:
Она нашла меня, того самого Ханя, в добром здравии, как и уверял её браг. «Он не мог остаться инвалидом» — это была ключевая фраза в решении суда.
В этом документе говорилось о том, что её горемычный брат осуждён на двадцать лет тюрьмы. Очевидно, суд принял такое постановление из-за его предыдущей судимости, «трудового перевоспитания» и последовавшей за этим публичной расправы с сотрудниками правоохранительных органов. Ненависть порождает ненависть. Когда в руки им попался эдакий отброс общества, букашка, осмелившаяся пойти против правительства и покуситься на власть, как можно было не воспользоваться случаем и не нанести удар? Нетрудно догадаться, что если бы в то время действовали правовые нормы, существовали адвокаты, открытые судебные заседания, система защиты и так далее, дело пошло бы иначе, но, к глубокому сожалению, всё сложилось так, как сложилось. До цивилизованного будущего было
Если копнуть поглубже, становится очевидным, что в истории Ся Жухая большую роль сыграли семейные дела. Как потом рассказывала его младшая сестра, у них с братом были разные биологические отцы и матери. Браг у неё появился только после того, как мать повторно вышла замуж. Непонятно по какой причине между мачехой и братом Ся всегда было отчуждение, они постоянно ссорились и точили зуб друг на друга, а маленькой сестричке казалось, что с появлением старшего брага жить стало гораздо лучше. Она восхищалась тем, как ловко он карабкался по деревьям и перелезал через стены, ей нравились его рогатка и бочонок для кузнечиков, но больше всего, выходя на улицу, она наслаждалась мальчишеской опекой и защитой.
Старший брат называл мачеху «красотка Чжоу», «красавица Чжоу», что казалось ей в чём-то забавным. Когда она начала ходить в школу, мать только ей давала с собой паровую булочку баоцзы с сахарной начинкой, и она всегда тайком оставляла половину для старшего брата. В ненастную погоду девочка всегда поджидала брата возле школы, держа наготове зонт, подаренный матерью, чтобы, укрывшись от дождя, вместе вернуться домой.
Как-то раз, несмотря на сильный дождь, сопровождаемый резкими порывами ветра, браг в течение целого дня не возвращался домой. Тогда она раскрыла зонт и отправилась на поиски, бродила по улицам, пока наконец не увидела в мусорной яме знакомый силуэт. На куче отбросов посреди неумолчного жужжания мух, поджав колени, сидел её брат, что-то прижимая к груди. С первого взгляда она догадалась, что мать с братом опять сцепились и она выставила его из дома, в гневе выбросив его вещи; среди них была старая подушка. Эта подушка принадлежала родной матери Ся Жухая, и он бережно хранил её как единственную память о своей маме. Ему не нужны были рогатка и бочонок для кузнечиков, не было жалко учебников и портфеля, больше всего он дорожил подушкой, на которой остался еле уловимый родной запах.
Она увидела на руках брата кровоточащие раны. Из недр зловонной и тёмной, как ночь, мусорной ямы он выгребал сгнившие ошмётки овощей, арбузные корки, рыбьи жабры, осколки посуды, битое стекло, подгузники всех оттенков, упаковки от лекарств, печную золу, обрывки бумаги, дохлых крыс — пока наконец не нашёл своё сокровище. Он крепко обнял сильно испачканную подушку и залился слезами.
Она тоже заплакала.
— Брат, давай вернёмся домой.
— Отвяжись!
— Брат…
— Отвяжешься или нет? Какой я тебе брат?
— Ты носил меня на спине, носил на спине, — в слезах повторяла она, пытаясь доказать ему, что он является её братом.
— Пуговка, тебе что, жить надоело?
Вероятно, брат хотел скрыть плач за напускной грубостью, но чем больше он бранился, тем сильнее его лицо искажали рыдания.
Она помнит, как в тот вечер брат, заглаживая свою вину, насухо вытер ей слезы и сквозь зубы сказал, что отец его пьяница и уже давно отказался от него, а для мачехи он — как кость в горле. На самом деле он давно уже хотел бежать далеко отсюда, обойти весь свет, добраться до горы Уданшань или Наньхуашань, но боялся, что, когда он покинет эти места, в один прекрасный день родная мать придёт за ним и не найдёт. У него не было другого выхода, потому он и застрял здесь в ожидании.
Он со злостью повторял: мама ещё вернётся, чтобы забрать его. Недавно он слышал, как она кашляла, тогда он спрыгнул с постели, распахнул дверь. Глубокой ночью в узком переулке стояла тишина, не было ни души, но он принюхался, вдохнув поглубже пару раз, и под уличным фонарём почуял след родного аромата, того же, что остался на подушке.
Пуговка не понимала смысла его слов и не хотела в них вникать, она
Сейчас мне известно, что её полное имя — Ся Сяомэй. Позже она писала мне, что все эти годы очень винила себя за то, что её сочувствие не только не приносило никакой пользы, а, наоборот, распаляло ненависть мачехи к брату, возбуждало страх, усиливая возникшее на этой почве помешательство. «Чтоб тебе пусто было, мерзавец! В самом деле, с виду маленький, а ума хоть отбавляй; мало ему хитростей и проделок, он ещё и на Пуговку планы строит. Жаба ты эдакая, не в состоянии сам за своим горшком присмотреть?..» Мачеха наотрез отказывалась верить, что не сможет защитить собственную дочь, и в конце концов пустила в ход «тяжёлую артиллерию». Как раз в это время на улице украли несколько велосипедов, оказалось, что это было дело рук компании малолеток. Кто бы мог подумать, что мачеха заставит отца-забулдыгу отправиться в участок и дать начальнику взятку в виде двух бутылок водки. Неизвестно, как проходили переговоры, но в результате жалобе дали ход, имя Ся Жухая тоже стало фигурировать в деле, более того, его сделали одним из главных виновников преступления. Трёхлетнее трудовое воспитание принесло плоды. Из участка в дом Ся даже отправили почётное красное знамя за «пожертвование родственными связями ради общего блага».
Начальник участка и был тем самым подлецом из органов, которого маленький горбун хотел подстрелить из маузера. Конечно, Ся Сяомэй, чтобы собрать доказательства для обжалования приговора, тоже разыскивала его. Начальнику пришлось хлебнуть сполна — его арестовали молодчики из «молодой гвардии». Однажды во время публичного порицания он ударился головой о ступеньку, упал, серьёзно повредил поясничные позвонки. После этого он повсюду ходил с поддерживающей поясницу большой подушкой. Он признал, что в то время разбирали дела быстро, возможно, немного погорячились. Но он лично общался с родителем подозреваемого, который напустил на себя вид борца со злом, преданного всей душой делу и ставящего общественные интересы выше личных, — куда ему было деваться? Откуда он мог знать, что за обвинениями в краже и свидетельскими показаниями скрывались чёртовы семейные передряги? И ведь что самое забавное, забулдыга, вначале отправивший сына в руки полиции, спустя короткое время принялся жаловаться на правительство и требовал вернуть сына, устроив в участке форменный балаган.
Очевидно, дело обстояло именно так. Хотя не стоит забывать, что это всего лишь пересказ слов Ся Сяомэй, довольно субъективное видение событий с преобладанием эмоций. Приношу извинения дорогому читателю в том, что не могу гарантировать полную достоверность деталей и отдельных реплик.
Из-за недостатка точных сведений нельзя с уверенностью утверждать, что перед нами полная картина. К примеру, нет возможности осветить все обстоятельства дела горбуна, уточнить, что на самом деле двигало его отцом и мачехой, этими непоколебимыми исполнителями своего долга, — как и во множестве других историй, случавшихся испокон веков до наших дней, когда часть действующих лиц оставались без защиты и возможности высказаться.
Как бы то ни было, уж «инвалидом»-то я точно не стал. Подтвердить это было необходимо. Самое странное — именно в тот момент, когда пришло радостное известие о принятии апелляции к рассмотрению, Ся Сяомэй неожиданно прервала связь. Я предоставил ей письменное свидетельство, пообещал, что в любое время могу выступить на суде с показаниями, всякий раз интересовался, как продвигается дело. Не было ни одного повода для исчезновения.
Однажды, год спустя, я проходил мимо государственной хлопкопрядильной фабрики в Чанши. Мой взгляд остановился на вывеске с названием фабричной марки. Внезапно мелькнула мысль: «А это случаем не почтовый адрес Ся Сяомэй?» Потоком нахлынули воспоминания прошлого, и я решил войти и попробовать её разыскать. В машинный цех посторонних не пускали. Пройдя через бюро пропусков, я сообщил о своём деле какому-то старику, после чего ко мне неторопливо подошла работница в форме и шапочке, к которым прилипли волокна хлопка; лицо её закрывала глухая маска. Она сказала, что Ся Сяомэй несколько месяцев назад уволилась и никому не известно, куда она ушла.
Мне оставалось только печально удалиться.
Что же в конце концов произошло? Почему она, с трудом разыскав меня, ни слова не говоря, исчезла, словно её никогда и не было, даже словом не обмолвилась, не объяснилась? Похоже, вся эта долгая история так и останется незавершённой. Ведь, в отличие от повести или романа, в жизни так много оборванных сюжетов, у которых есть начало, но нет конца или наоборот.
Мне бы не очень хотелось рассказывать здесь другую историю, раз за разом перебирать всплывающие в памяти догадки и отсылки, искать взаимосвязи. Но, конечно, ничто не мешает всё же поведать её.