Луна желаний
Шрифт:
Но по приезду в табун меня ждало разочарование. Погонщики, во главе с главным табунщиком увели лошадей на водопой и мне придется остаться на несколько унов, дожидаясь его возвращения. Без слова старшего своё животное я не получу, хоть осыпь я их золотом.
Для дорогой гостьи, то есть для меня, был выделен один из шатров. Он был сложен из выделанных шкур, имел форму усеченного конуса, видимо для того, чтобы дыму от костра было куда подниматься, не задымляя небольшое помещение. На полу так же лежали шкуры, но скорее похожие на дифжир, мягкие, овечьи, сложенные в одном месте, они были и для сна, и для
— Отец сказал показать тебе перваков, — подошел ко мне один из многочисленных сыновей Тамира после того, как я освежилась и удобнее расположилась в шатре. Он подал мне глиняную, дымящуюся странным запахом пиалу. Заглянув в неё, я мысленно содрогнулась. Поверх густого, смолянистого, травяного отвара бултыхалась толстая пленка из бараньего жира. Я сглотнула едкую горечь, отказаться выпить поднесенный напиток, значит попрать закон гостеприимства.
— Благодарю, пусть трава мягко стелется под твоими ногами, — произнесла я и сделала щедрый глоток перчённого напитка, мужественно поборов рефлекс.
Белозубая улыбка осветила смуглое, красивое лицо.
— Пусть твоё пламя, горит даже под дождем, Долор, — ответил на традиционное пожелание мужчина, принимая меня в круг достойный для общения.
Оставшиеся в табуне лошади были или слишком молоды, или слишком стары для долгого перехода на водопой. Глаза мои разбегались, в нос бил крепкий запах навоза, свежей травы и готовящейся на костре пищи. Судя по всему, даже еда будет с ароматом конских лепешек, потому как посреди степи кроме как высушенным лошадиным дерьмом, топить костер больше нечем. Мы обошли каждую подходящую особь трех талей отроду и не один не пришелся мне по нраву. Может я выберу коня среди тех, что сейчас на перегоне.
Слева от стоянки был укреплен небольшой загон, в нем мирно стояла молодая, кобылка пегого окраса. Лошадь стригла чуткими ушами, прислушиваясь к нашим голосам, и когда разговор зашел о ней, граиозно вскинула голову и повела гибкой шеей, с длинной, немного вьющейся гривой и посмотрела на меня умными глазами цвета Восточного тая.
— А почему эта кобыла в загоне? — спросила я у Аравата.
Он прищурился и сплюнув себе под ноги начал шипеть ругательства. Хоть я и понимала язык танства, слова эти явно были не предназначены для ушей благородной несси. Ругательства затрагивали кобылу и всех её родственников.
— Она была жемчужиной нашего табуна, — с сожалением процедил сквозь зубы мужчина. На первый взгляд кобыла была здорова, её шкура лоснилась, она не хромала, резво передвигаясь по огороженной толстыми веревками территории. — Племенная, ей в пару в соседнем табуне нашли жеребца, их потомство должно было дать начало новой породе.
— Но?
— Но мы упустили течку, а она сбежала и отдалась нескольким диким жеребцам. Мустанги редкость в этих местах, но надо же, этой удалось найти сразу нескольких.
— И что её ждет? — спросила я. Чистота породы для туарегов была основой, на которой зиждился смысл их существования. Женщин здесь за измену закидывали камнями, реже, чем раньше, но до сих пор такие казни были обыденностью, нежели чем-то из рода вон выходящим. А что могут сделать с ранее ценной, а теперь опозорившей, не оправдавшей
— Смерть, если она понесла, — ответил мужчина. — Смерть если нет.
— А в чем тогда разница?
— Смерть бывает разной, Долор.
И то верно. Жаль. Кобыла была красивой и сильной. Я подошла поближе и протянула руку с куском черного сахара, щекоча мою ладонь бархатными губами, она осторожно взяла сладость. Я погладила лоснящуюся морду, лошадка стриганула острыми ушами, фыркнула и кивнула, словно поблагодарив за угощение.
Звездная ночь, черная, словно душа грешника, накрыла степь, ароматные костры лизали пламенем звездную россыпь, по кругу передавали пиалы с куан-кумысом* для мужчин и сбал* для женщин. Последние сбились в кучку, старшие жены наслаждались вечерним отдыхом, младшие обносили мужчин, готовили пищу и занимались детьми. Я, как почетная гостья сидела среди старейших мужчин таброна**, по правую руку рядом со мной сидел седовласый старец. Волосы его заплетены в длинную, по пояс, косу, были белые как снег. В нее было вплетено множество бусин, фигурок, шнурков и камений. Я могла только представить насколько тяжела была эта ноша. Одежды его были многослойными, темно-серого цвета. На груди висел знак Эгисхальяма***.
Шаман.
И что он делает среди коневодов?
Улыбаясь щербатой улыбкой и демонстрируя оставшиеся крепкие, желтые зубы, он протянул мне мундштук, дым из которого был столь едким, что глаза мои сразу защипало, а легкие обожгло кислотой, выбивая горькие слезы.
Я затянулась.
Жнец бы побрал их законы, отказавшись — я выкажу неуважение, а ссориться с шаманом не входило в мои планы. После двух затяжек спазмы прекратились. Мир вокруг приобрел размытые контуры, а небо норовило упасть на степь, желая смешать краски. Голова кружилась, я глупо хихикала и с трудом понимая акцент, отвечала на вопросы старца. Тот, как будто кивал головой, и бусины в его волосах приглушенно звякали друг о друга.
Моё сознание путешествовало само по себе. ЛаЛуна выкатилась на небосвод, приветствуя детей степи и освещая бескрайнее море травы бледно-голубым сиянием.
Вопреки доброжелательному обращению, гостеприимному приему и письменным договоренностям, где-то на периферии сознания маячила неосознанная тревога и все поднимающая градус нервозность. Я отточенным, незаметным движением проверила наличие стилетов в ножнах на бедре, а затем осторожно и очень внимательно оглядела ночную округу. Пристально, но пьяно.
За мгновение до нападения я заметила нескольких чужаков, их лица были измазаны, камуфлируя, а одежда была другой, не похожей на наряд местных бедуинов. Медленно они подбирались к кострам, беря нас в кольцо, окружая редких, хмельных мужчин, а в основном стариков и женщин.
Работорговцы, мелькнула мысль. Ну или те, кто поставляет им живой товар для невольничьих рынков.
Я повернулась к Аравату, предупреждая о враге, а дальше все слилось в одну мельтешащую, кричащую картину.
Нас завертело водоворотом, отказавшись от первоначального плана — вывести мужчин из строя стрелами, они напали в ближнем бою. Не для того они пробирались к табунщикам, чтобы лишиться ценной добычи. Но почему не лаяли псы?