Лунная афера

Рощин Валерий Георгиевич

«Молодец, пока все правильно», — отметил про себя инструктор.

Далее в эфир полетел доклад Перепелкина:

— «Навага», «Двести четырнадцатый» — падение давления масла в левом двигателе. Задание прекратил, левый на малом.

— «Двести четырнадцатый», я — «Навага». Вас понял, — ответил руководитель. — Ваше место?

— Во второй зоне на две четыреста.

— Возвращайтесь на точку. Снижайтесь и входите к третьему на девятьсот.

— Понял к третьему на девятьсот…

Контролируя по приборам поведение неисправного двигателя, Басаргин успевал посматривать

и по сторонам. Машина подвернула в сторону береговой черты, вдоль которой тянулась бетонная ВПП аэродрома, и, плавно опустив нос, начала снижение.

Заняв девятьсот, выполнили подготовку к посадке и доложили третий разворот. В этот момент давление в маслосистеме левого двигателя упало ниже критической нормы.

— Выключаю, — нажал кнопку переговорного устройства Басаргин. — Доложи о выключении руководителю и заодно запроси посадку с ходу на одном.

Перепелкин в точности исполнил указание. Руководитель дал добро на посадку, сообщив о готовности всех наземных служб к приему аварийного самолета.

— Сажаешь самостоятельно — я в управление не вмешиваюсь, — предупредил инструктор.

— Понял, товарищ полковник, — в голосе старлея послышались напряженные нотки.

— Не дрейфь. Делай все спокойно, будто садишься на двух. Только ручкой работай плавнее.

— Понял…

Техника пилотирования при посадке на одном практически не отличалась от штатной посадки. Летные характеристики самолета были великолепными, а запаса мощности одного движка хватало с лихвой.

Выполнив четвертый разворот, молодой летчик довольно уверенно держал машину на глиссаде снижения. Лишь однажды — в районе дальнего привода — Басаргин подсказал:

— Низковато идешь. Поддержи…

Посадку произвели отлично. Прокатившись мимо ряда пожарных, «Скорых» и других специальных автомобилей, свернули на рулежную полосу. По указанию встречавшего техника остановились на отшибе большого перрона.

— Гаси, — приказал полковник, расстегивая привязные ремни.

* * *

— Ну, что тебе сказать?.. Пилотировал нормально, уверенно. Сажал тоже хорошо, без паники. Два замечания. Некритичных, но в дальнейшей подготовке их следует учесть. Первое: резковато работаешь педалями, из-за чего гуляет курс. И второе: заход на одном после дальнего привода был ниже глиссады метров на десять; в простых метеоусловиях это простительно, в сложных может закончиться плохо — с полным ртом родной земли. Уяснил?

— Так точно. Спасибо вам, товарищ полковник! — восторженно благодарил Перепелкин.

— За что? — подпалил тот сигарету.

— Я впервые сажал на одном самостоятельно!

— Как — впервые? Каждые полгода по три полета на одном.

— Так в контрольных полетах второй движок фактически не выключается, а переводится на малый газ. И потом, инструкторы имеют нехорошую привычку хвататься за управление!

— Да, ты прав. Есть у некоторых инструкторов такая нехорошая привычка…

Басаргин с Перепелкиным стояли на краю бетонной стоянки и негромко обсуждали прошедший полет.

Сосредоточенный подполковник — заместитель командира местного полка по безопасности — нарезал круги у истребителя; небольшая цифровая фотокамера

в его руках беспрестанно сверкала вспышкой. Инженеры и авиатехники производили наружный осмотр, опасливо поглядывали в сторону приезжего инспектора и на всякий случай были радушны и приветливы, поскольку тот называл командира полка на «ты» и вообще являлся высоким начальством, прибывшим аж из самой Москвы. Старший инженер полка под присмотром начальника штаба опечатывал капоты левого двигателя…

Вскоре к самолету подрулил «уазик» командира местного полка.

— Что случилось, Олег Станиславович? — с тревогой спросил тот, выскочив из машины.

— Давление масла. А что именно — выяснит комиссия.

— Сели нормально?

— Да, без проблем.

— Ясно… Из Москвы только что звонили.

— Ого! Так быстро?! — удивился Басаргин. — Откуда они узнали об аварийной посадке?

— Нет, в Москве о ней еще не знали. Вас спрашивали.

— Кто звонил?

— Зам главкома.

— Генерал Черняев?

— Так точно. Пришлось доложить о ваших приключениях.

Басаргин повернулся к Перепелкину:

— Иди в штаб эскадрильи и напиши подробную объяснительную на имя командира полка — что и как происходило в полете от момента начала пилотажного задания в зоне до посадки.

— Понял, товарищ полковник.

— Как он тебе? — комполка проводил взглядом молодого летчика.

— Толковый паренек. Присмотрись к нему и по возможности выдвигай на старшего летчика. А что хотел Черняев?

— Не сказал…

Сашка был занятым человеком, занимавшим высокую должность, и к тому же никогда не названивал без причины. Это настораживало.

Басаргин задумчиво почесал подбородок и решительно шагнул к «уазику».

— Подбрось до штаба…

* * *

— Привет, Олежек, — услышал Басаргин после нескольких гудков.

В неофициальной обстановке Сашка всегда называл его «Олежек». Или «Олежка». Их дружба началась с первого курса училища. Общая рота, общее классное отделение, общая тумбочка между двумя соседними кроватями. После училища попросились в одну воинскую часть, летали и обрастали опытом в одной эскадрильи, вместе воевали в горах Кавказа во время второй чеченской кампании. После боевых действий одновременно поступили в академию. Правда, потом пути разошлись: Черняев отправился служить начальником штаба полка в Забайкалье, а Басаргин получил равноценную должность на Дальнем Востоке.

— Привет, Саня. Что-то быстро соскучился, — улыбнулся он в телефонную трубку. — Виделись же два дня назад.

— Виделись. Да тут новости подоспели…

Хорошо знакомый голос друга звучал немного необычно — с нотками сожаления и безысходности.

У Басаргина появилось нехорошее предчувствие.

— Да? И какие? — спросил он.

— Ты мне про посадку сначала расскажи.

— Посадка как посадка. В зоне с молодым старлеем пилотаж крутили; заметил плавное падение давления масла в левом. Задание прекратили и пошли на базу. При подлете давление упало ниже нормы — выключили, сели на одном. Капоты двигателя до прибытия комиссии опечатаны, борт под охраной… В общем, все как положено.