Лунная пыль
Шрифт:
– Сделай еще громче!
Как-то Димон сбежал вниз и стал колотить Намаховым в дверь. Открыла Аня. И закрыла. А потом открыл Сергей.
– Вы сбиваете меня с ритма! – возмутился Димон.
– Чем?
– Стучите по батареям! Мешает!
– Мы будем вести себя тише! – пообещала из комнаты Аня.
– Га-га-га! – в коридор выбежал Миша, бия по сковородке ополонником. Миша прыгал и корчил рожи. Димон обхватил голову руками:
– Вы сведете меня с ума!
И бросился вверх по лестнице. Сергей полз следом и высовывал язык, Аня шла и выделывала
На другой день, в выходной, когда Намаховы притаились дома под кроватями, кто-то с утра шуровал в парадном. Гудел лифт, по лестницам топали, отпирались двери, слышались голоса. К вечеру к Намаховым позвонили. Пришла учительница, Мария Тимофеевна. Седая, в спортивном костюме. Протянула Сергею бумагу. Тот принял, взглянул на фамилии и подписи.
– От имени интеллигенции нашего подъезда, – сказала Мария Тимофеевна, – Мне поручено передать вам эту коллективную просьбу. Мой бывший ученик, Дмитрий Малышев, был в школе на хорошем счету. Грамотный, усидчивый, он оставил в наших сердцах то теплое чувство, которое с годами не угасает, но разгорается всё больше и больше. Дима очень любит слушать музыку, он тонкий ее ценитель. Не каждому дано уловить...
– Короче! – Сергей выдвинув челюсть подался вперед. Учительница продолжала спокойно:
– Ваша семья – не просто возмутители спокойствия и нарушители тишины. Вы мешаете человеку питаться духовной пищей. Музыка, так же, как литература – это хлеб для ума и чувств. Из-за вас Димочка духовно голодает!
Она топнула ногой.
– Гони ее в шею! – крикнул из недр квартиры Миша. Аня принялась спускать унитаз и сдавленно звать на помощь.
– Видите, – сказал Сергей, – у меня там жену в сортир затягивает! Спешу!
И закрыл дверь. Мария Тимофеевна достала перочинный ножик и взрезала обивку. Одна линия, другая. Наружу полез поролон. Потом, из тюбика она выдавила на замок довольно клея, а в замочную скважину засунула спичку. И обломила ее.
А Намаховы изучали подписанную бумагу. Надо всеми фамилиями потешались, покуда Сергей не подчеркнул ногтем Изварина Витольда Тихоновича:
– А вот это уже весомо!
Изварин был диссидентом-шестидесятником. Политический. Штаны и рубаху носил навыворот в знак протеста, еще тогда. Я, говорит, поступаю не как предписано Системой, а как велит совесть. На микропленках переправил на Запад сочиненные лично анекдоты в пяти томах, настолько острые, что их не решались печатать даже там. Только подносили к глазам, глядели на свет через увеличительное стекло.
– Слишком остро, – говорили эмигранты.
– Слишкомм остроо, – качали головами иноземные издатели.
Его не выпускали. Он ходил в КГБ и стучал на выдуманных друзей. В своем воображении Витольд Тихонович создал антигосударственный заговор, развил и почти осуществил его. Изварина бросили в психиатрическую больницу.
– Карательная психиатрия! – и много лет спустя с этим обличающим воплем Изварин тряс решетку на окне в парадном. Соседям пояснял:
– Иногда вспоминаю.
6
Сергей
Потом оказалось – это настоящий писатель Мякин, устроился на такую работу, чтобы собирать материал для нового романа. Занесет пенсию какому-нибудь старожилу, и спросит:
– Можно у вас попить чего-нибудь? А то в горле пересохло.
И ему предлагают кто чаек, а кто компот. Сидит Мякин, сёрбает, да по сторонкам поглядывает.
– А это кто у вас? – зыркает на черно-белую фотографию в рамке, где барышня с овальным лицом.
– А что? – может человек насторожиться.
– Да очень приятное лицо.
– Это моя мама.
Зашел Мякин и к Намахову, с заказным письмом. Тот встретил гостя радушно, пригласил в кухню, что ютилась в деревянной пристройке. Стол, обитый клеенкой, несколько продавленных стульев, газовая колонка.
– Могу дать родниковой воды, – поболтал Сергей какой-то жидкостью в графине.
– Не откажусь.
Намахов с прищуром поглядел в сосуд на свет из окна, заключил – сейчас новую наберу – и исчез. Вскоре вернулся.
– У вас родник во дворе? – спросил Мякин.
– Нет, – ответил хозяин. И вдруг на что-то решился. Замолчал, напряженно глянул наверх и в угол, потом выпалил:
– Нго! Меня зовут Нго! Я настоящий дикарь из джунглей!
Вскочил на стол и стал подпрыгивать на корточках, оглядываясь и вытягивая губы:
– У! У! Меня зовут – Нго!
– Вы наверное дитя природы... Вроде Маугли... – предположил Мякин.
– Я был потерян в Конго моими родителями-археологами, они раскапывали там затерянный город Зумби. Зууумби! – Сергей забил себя кулаками в грудь.
– И что дальше?
– Десять лет я странствовал в тропическом лесу, учился языку птиц и зверей. Потом меня приютило гостеприимное племя карликов-каннибалов. Они и дали мне второе имя. Нго! Нго!
– А первое имя какое?
– Сергей. Юрьевич Намахов.
– Это не Юрий Алексеевич Намахов ваш отец, что открыл в Крыму Бухтынскую пещеру со скелетом... кого же...
– Именно он. Но в то жаркое африканское время я забыл родного отца. Нго! Нго!
Разговорились. В окно кухоньки, выходящей в сад, скреблись почти голые ветки осенней яблони. Зяблое небо хотело расплакаться дождем, да медлило. Сергей предложил:
– Хотите забаву?
– Какую?
– Делай как я!
Встал на четвереньки и похохатывая выскочил так во двор. Мякин последовал примеру. Вместе они проникли через лаз в заборе на соседний участок, в заросли бурьяна. Незримые, затихли, наблюдая за Яковом Прохоровичем, копавшем у себя во дворе яму, чтобы сбросить туда прелые листья.