Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты
Шрифт:
— Припоминаю. И что же?
— Любопытен список участников спасательной экспедиции, сброшенной на руины “Солара”. Вернее, список участников ее десантного авангарда.
— Я просматривал список. Там есть Кизимов, Нортон и Йонге. Но там нет Лорэ. — Никольский снял очки. — Послушайте,. Гэлбрайт, космодесантник Лорэ вышел в отставку восемь лет назад. С тех пор постоянно живет на Земле и никакого касательства к Внеземелью уже не имеет. С другой стороны, мы уверенно полагаем, что “черный след” — феномен внеземельного происхождения.
— Итак, вы настаиваете, что Йонге, Кизимов,
— Я ни на чем не настаиваю. Просто легче предположить, что эта… гм… — Никольский поиграл очками, подыскивая нужное слово, — феноменизация, что ли, настигла всех четверых одновременно, при одних и тех же условиях. Давайте договоримся не затрагивать пока событий, отмеченных более поздней датой, чем отставка Лорэ.
— Договорились. Положим в основу будущей версии принцип одновременности. — Гэлбрайт смотрел куда–то мимо Никольского.
У Фрэнка, внимательно следившего за разговором, складывалось впечатление, будто это не столько обмен информацией, сколько размышления вслух. Размышления осторожные, как осмотр обнаруженной бомбы с хитроумным устройством взрывателя.
— Принцип одновременности, — сказал Никольский, — дает нам реальный шанс взять быка за рога.
— Или хотя бы потрогать за хвост, — добавил Гэлбрайт. — Что ж, будем считать этот шанс главным доводом в пользу нашего договора.
— И единственное, что находится в нормальном соответствии с условиями нашего договора… во всяком случае, мне это так представляется…
— Да, — сказал Гэлбрайт, — “Лунная радуга”.
Никольский с треском сложил дужки очков.
Фрэнк понял, куда нацеливались корифеи. В перекрестии прицела — разведочно–десантный рейдер “Лунная радуга”. А точнее, вторая катастрофа на Обероне…
Момент, пожалуй, был любопытный: версия зачиналась на основе событий десятилетней давности. Нортон один из тех, кому во время этих событий удалось выжить… Фрэнк покосился на старика. Мистер Икс спокойно разглядывал черный футляр с ореховой тростью, и любопытный момент зачатия версии, казалось, ни в малейшей степени его не занимал.
— “Лунная радуга”, — повторил Гэлбрайт, пальцами выбивая барабанную дробь на столе. — Экипаж — тридцать два человека. Капитан корабля Игорь Молчанов, штурм–навигатор Гюнтер Дитрих, первый пилот Меф Аганн…
— Начальник рейда на Оберон Николай Асеев, — подхватил Никольский. — Ну и… командир группы десантников Юс Элдер. Похоже, все, что касается “Лунной радуги”, мы с вами знаем едва ли не наизусть. Симптоматично, Гэлбрайт. Очень симптоматично. — Никольский тоже побарабанил пальцами.
— Ну, если полный букет имен феноменальной четверки можно встретить лишь в списке десантной группы Элдера… Скажите, Никольский, а вас не смущает тот факт, что события на Обероне имеют без малого десятилетнюю давность?
— Смущает. В том плане, что мы, очевидно, плохо работаем. Не знаю, надо ли ставить это в упрек только отделам Наблюдения, но ситуация совершенно скандальная: сегодня мы занимаемся тем, чем обязаны были заняться по крайней мере лет восемь назад…
— А в идеале сразу после злополучного рейда “Лунной
“Пароксизм самобичевания, — подумал Фрэнк. — Каждый раз та же самая песня: плохо работает, недосмотрели, недоучли… Неужели им никогда не понять, что идея “космической предусмотрительности” — это просто мыльный пузырь ненормально большого размера?!”
— Простите, — не выдержал он, — можно вопрос?
— Можно, — позволил шеф и свирепо взглянул на часы. — Но учтите, Полинг, времени у вас немного — на полсекунды больше, чем продлится безобразное молчание аналитиков.
— Спасибо, учту. — Фрэнк обратился к Никольскому: — Мистер Никольский… вот вы говорите: плохо работаем. Верно. А почему, как по–вашему?
На лице Никольского появилось странное выражение. Бесцветным голосом он произнес:
— Полагаю, это не относится к предмету нашего следствия.
— Вы правы. Это относится к направлению нашей стратегии в целом.
— Ах стратегии!.. — повторил Никольский, и странное выражение на его лице обозначилось еще отчетливее.
— Хочу заранее вас успокоить: в мои намерения не входит праздное вопрошательство, — продолжал Фрэнк. — Я для этого слишком рационален. Итак, я осмелился затронуть тему, которая в нашей служебной среде, мягко выражаясь, не популярна… Волею судеб или, лучше сказать, под давлением обстоятельств создано Управление, определены задачи, укомплектован штат — два чудовищно разбухших филиала. Солидные средства, грамотный персонал, новейшая техника, а работаем из рук вон… Скверно, в общем, работаем. Вот вы помянули отделы Наблюдения… А если глубже? Если нет у нас гибкой функциональной программы? Ведь не секрет, что наши рабочие методы сплошь и рядом себя не оправдывают. А может быть, вообще дело не в этом и мы и наши методы здесь ни при чем? Может, дело в природной ограниченности функциональных возможностей нашего мозга?
— Э-э… в каком смысле “природная ограниченность”? — осведомился Никольский.
— В прямом. Или, если хотите, в буквальном. Природа, видите ли, сконструировала мозг в условиях Земли и для земных условий. Насчет космических она в силу известных причин просто не думала. За нее теперь думаем мы. И думаем, как показала практика, плохо, потому что думать нам приходится мозгом сугубо земным, который с грехом пополам разобрался в домашних проблемах родимой планеты. Да и то…
— Но ведь то, о чем вы говорите, тоже входит в сферу “домашних проблем”, не так ли?
— Да, но с космической спецификацией. Разница есть. — Фрэнк уже пожалел, что затеял эту дискуссию: шеф тяжело ворочался в кресле, прямо–таки излучая неудовольствие.
— Свой резон в этом, конечно, имеется, — согласился Никольский, и в глазах у него отразилось нечто такое, что Фрэнка задело: нечто вроде терпимости страуса к экспансивным выходкам молодого наглого воробья. — Размышлять земным умом над загадками космоса действительно… э-э… неудобно. Если я правильно понял, вам очень не нравится слабая приспособленность нашего мозга к оперативным оценкам космических неожиданностей. Кстати, мне тоже. Вы имеете предложить что–нибудь… гм… позитивное?